Игорь Гарин - Непризнанные гении

Я абсолютно убежден в том, что при беспощадной критике ее богословия церковниками она гораздо ближе к Богу, чем они.

Она прямо признавалась, что доктрина христианского «послушания» лишает ее «радости принадлежать мистическому телу Христа». Я вполне солидарен с ее идеей, что Бог должен быть в душе, а в храме Бог исчезает. И это не атеизм, как полагают церковники, но начало нового религиозного сознания, чуждого церковного догматизма и церковной мишуры.

Я думаю, что главный долг последних двух-трех лет, долг неукоснительный, уклонение от которого было бы почти предательством, состоит в том, чтобы показать возможность подлинного воплощения христианства. Никогда за всю историю человечества еще не было эпохи, когда души были бы в такой опасности, как сейчас. Причем по всему Земному шару. Снова надо вознести медного змея, чтобы каждый взглянувший на него спасся (отрывок из письма С. Вейль к отцу Перрену).

Образцом для нее всегда была искупительная жертва Христа. Следуя по стопам Христа, она считала, что Христос не принес в мир христианство, он принес в мир себя. Не потому ли Вейль называют «мученицей, превыше всего ценившей “благодать боли”».

Важнейшим моментом в теологии Вейль была идея о чудесном преображении человеческой души — божественном даре самораспятия. Именно ради любви Христос взошел на крест, дав людям божественный пример самопреображения.

Она хотела собой заполнить брешь между Христом и нехристианами, среди которых — она была в этом убеждена — очень много нравственных людей, и они, сами не зная того, выполняют христианские заповеди. Вейль пыталась показать, что Бог общается со всеми, став заступницей для этих людей. В этом уникальность ее пути.

Понятие Бога в вейлевской теологии тождественно понятию «абсолютного блага», отсюда — рассуждения о совершенном характере божественного.

Согласно Симоне Вейль, Deus absconditus (Бог отсутствующий), действует в мире силой веры, силой благодати, которая освобождает нас от бремени, если только мы сами не отталкиваем этот дар. Противоречие между благом и необходимостью непознаваемо и сокровенно, оно неразрешимо вне таинства, запредельности Бога, парадоксальности любви, мистичности жизни: «Наш удел — пустыня. Тот, кого мы должны любить, отсутствует». Без запредельного земное обращается в ужас.

Любовь к Богу рождается не из движения разума, а из абсурда существования, из переживания предельного удаления от Него как глубочайшего несчастья. Любовь к Богу и страдание, вызванное запредельностью Бога, связаны между собой. Под «ожиданием Бога» она понимала ожидание Бога в себе, долгий путь человека к обретению божественного света.

Центральным мотивом теологии или мистики Вейль стала реконструкция «Божественного порядка Вселенной» — идея Посредничества как миссии, которую берет на себя человек, связующий земное и божественное, самого человека, его земное начало, и Бога.

Вера несовместима с конформизмом, религия, выстроенная на массовом «правоверии» — это абсурд, потому что невыстраданная вера мертва по своей природе. Симона Вейль бесстрашно разоблачала такую религию так же, как и пустозвонство так называемых прогрессистов.

Немного о двух основных трудах Симоны Вейль — я имею в виду «Укоренение» и «Бремя и Благодать».

В книге «Укоренение» («L’enracinement») С. Вейль стремилась показать, что отрыв от корней является «опаснейшим недугом человечества» и именно для борьбы с ним необходим приоритет обязанности над правом. Обязанность — это экзистенциальная потребность человеческой души, такая же, как порядок и свобода, послушание и ответственность, равенство, честь, истина. Укоренение — основа человеческих потребностей: «У человека есть корни благодаря его реальному, активному и естественному участию в жизни сообщества, которое сохраняет живыми определенные сокровища прошлого и некоторые предчувствия будущего».

Диагноз, который она ставила своему времени, — это тяжкая хворь, болезнь отрыва от человеческой божественности и духовных корней. Отсюда многочисленные разрывы — между наукой и верой, верой и разумом, искусством и религией, музыкой и математикой, телом и духом, мирской и духовной жизнью, античностью и христианством. Больше всего ее вслед за Киркегором беспокоил рост тоталитарных тенденций и расизма, возвращение цивилизации к несвободе и рабству, превращение Бога в двойника императора, фараона. Прикрытие непотребств «идеями» — вот причина современной чумы. Ведь еще римляне «понимали, что сила становится по-настоящему действенной лишь при условии, что она прикрывается какими-либо идеями». «Прикрытие» власти метафизикой или идеологией, будь то коммунизм, фашизм или христианская идея, — это способ оболванивания масс, который использовал, например, Гитлер, создавая «религию», которая была бы наделена для массы статусом всеобщей абсолютной духовной ценности.

Мартин Бубер в связи с этим писал: «Для нее социальное — есть сфера сатаны, поскольку коллективизм имеет наглость диктовать человеку, что есть добро, и что — зло. Он становится преградой между Богом и душой и даже занимает место Бога».

Важная мысль Вейль, изложенная в книге «Укоренение», состоит в том, что под покровом рационализации и «торжества разума» человечество идет совершенно иррациональным путем, полностью забыв о наследии Христа.

Идеология и политическая организация общества превращает человечество в машину, производящую коллективные эмоции, экстазы и массовые внушения. Это в равной мере относится к национализму, фашизму и рабочему движению. Симона Вейль ставит знак равенства между диктатурой пролетариата, империализмом, фашистской бюрократией и тоталитарным коммунизмом, потому что каждая из этих общностей держится так называемым люциферовским грехом, а именно — идолопоклонством и иллюзией внутренней целостности и единства, к которым, согласно ее убеждению, влечет нас наша врожденная потребность в причастности ко всеобщему, в самопосвящении себя делу или идее.

Если первобытного человека угнетали враждебные силы природы, то цивилизованного — себе подобные, новое рабство, растущее вместе с ростом сфер влияния человека: «…Совокупное человечество приняло на себя по отношению к индивиду роль угнетателя, прежде принадлежавшую Природе». Невозможно завоевать свободу, не сделав ее достоянием личности. Самое страшное угнетение не тогда, когда один угнетает многих, но когда многие угнетают одного.

Продолжая линию Киркегора и Ле Бона, Симона Вейль видела в массе главного угнетателя личности и особенно предостерегала от опасности омассовления, национализма, идеи отечества как абсолютной ценности. Быть на стороне слабых для нее, среди прочего, означало примкнуть к единице против толпы.