Игорь Гарин - Непризнанные гении

Именно над этим понятием реальности, способным поставить человека из плоскости горизонтали в точку вертикали, из которой нисходящим действием благодати открывается возможность ответного прорыва, движения вверх, к неземному, сверхъестественному и единственно нужному, — все время размышляет Симона Вейль. Только в этой точке человек может встретиться с Богом.

Еще несколько отрывков из этой книги:

Ближнему следует помогать не ради Христа, но через Христа. Пусть наше «я» исчезнет таким образом, чтобы Христос через посредничество нашей души и нашего тела помог ближнему… Христос принял страдание не ради Отца. Он страдал ради людей по воле Отца… Не идти к ближнему ради Бога, но быть направленным к ближнему Богом — как стрела направляется к цели лучником.

Чистота — как таковая — абсолютно неуязвима в том смысле, что никакое насилие не сделает ее менее чистой. Но она бесконечно уязвима в том смысле, что любое прикосновение зла заставляет ее страдать, что любой грех, коснувшись ее, превращается в ней в страдание.

Вейль считала благодать единственным оставшимся средством, способным «вразумить» этот безумный мир. И все ее творчество — очередная благая весть нового сознания этому рузбушевавшемуся, взбесившемуся в ХХ веке миру.

В заключение — еще несколько афоризмов Симоны Вейль.

Обязанности, в отличие от прав, имеют свойство оставаться в силе и тогда, когда ими пренебрегают.

Красота — это гармония случая и добра.

Радость — это полнота чувства реальности.

Добром является то, что делает людей и вещи более реальными, а злом — то, что у них реальность отнимает.

Желание любить, в лице человеческого существа, красоту мира, в сущности, есть желание Боговоплощения.

Мышление должно или действовать с полной свободой, или умолкнуть.

Погружаясь в себя, обнаруживаешь, что обладаешь именно тем, чего жаждешь.

Абсолютная сосредоточенность и есть молитва.

Мы должны совершать лишь те праведные поступки, от которых мы не в состоянии удержаться.

Из двух людей, которые не убеждались лично в существовании Бога, ближе к нему тот, кто его отрицает.

Все грехи — это попытки заполнить пустоту.

Любить душу женщины — значит думать об этой женщине вне связи со своим собственным удовольствием.

Если в человеке и есть что-то по-настоящему хорошее, то разве что нечто такое, о чем он и сам не знает.

Уничтожение прошлого, возможно, худшее из всех преступлений.

Опиум народа — не религия, а революция.

После гибели идеи остаются трупы.

Истинное назначение науки — постижение красоты мира.

Насилие превращает человека в вещь.

Дух справедливости и дух истины — одно целое.

Справедливость — вечная беглянка из лагеря победителей.

Культура есть орудие университетских профессоров для производства профессоров, которые тоже будут производить профессоров.

Дистанция — душа красоты.

Существует единственная сила, неподвластная всеобщему детерминизму, и эта сила — Благодать.

Мнения мистиков почти всех религиозных традиций сходятся почти до полного тождества. Они представляют истину каждой из этих традиций.

Не нужно быть «Я», но, тем более, не нужно быть «Мы». Родина дает чувство того, что мы у себя дома, ощутить, что мы у себя дома, находясь в изгнании, укорениться в отсутствии места.

Любить Бога наперекор, больше того — в самой гибели Трои и Карфагена, и безо всякого утешения. Любовь — не утешение, а свет.

Мы не должны любить Бога в благодарность за то, что Бог любит нас. Поскольку Бог любит нас, мы должны любить другого. И только так мы находим дорогу к другому и к самому себе.

Истинная привязанность — это когда не возникает никакого противоречия между внутренним одиночеством и дружбой…

Величайшая ошибка марксизма и всего XIX столетия — мысль, будто можно, прямой дорогой идя вперед, достичь неба.

Монотонность зла: ничего нового, здесь все равноценно. Ничего реального, здесь все мнимое. Из-за этой мнимости столь важную роль играет количество. Много женщин (Дон Жуан) или мужчин (Селимена) и т. д. Обреченность на дурную бесконечность. Это и есть ад.

…Никакая доброта не может идти дальше, чем справедливость, — иначе мы рискуем ввести ложное понимание доброты. Но мы должны быть благодарны справедливому человеку за то, что он справедлив, поскольку справедливость есть вещь до такой степени прекрасная, — так же, как мы благодарим Бога за Его великую славу. Любая другая благодарность будет рабской и даже животной.

Возможно, что пороки, извращения и преступления почти всегда — или даже всегда — по сути, представляют собой попытки «съесть» прекрасное, съесть то, на что можно только смотреть.

Судьба Пауля Целана не вполне вплетается в канву этой книги, поскольку к концу жизни он получил известность, пусть и в узких литературных кругах. Но его жизнь является настолько типичной для страдающего гения и настолько близка к трагическим событиям ХХ века, что просто невозможно пройти мимо фигуры поэта, являющего собой уникальный феномен современного искусства. По словам Мишеля Деги, сама жизнь Целана предстает перед нами аллегорией новейшей европейской истории.

Пауль Целан привлек мое внимание не только мощью таланта, сравнимого с гением Джеймса Джойса, но редкой жизненной судьбой «перемещенного лица» и «художника-чужеземца», всецело не принадлежавшего ни к одному из народов и одновременно черпавшего изо всех доступных ему источников. О нем можно сказать словами близкого Целану по духу Осипа Мандельштама, что «поэт говорит на языке всех культур». К Паулю Целану вполне относятся слова, сказанные кем-то о Рильке, что это один из тех поэтов, которыми наш XX век оправдается перед Богом за то, что вообще был…

Настоящее имя Целана — Пауль Лео Анчель-Тейтлер. («Целан» — это анаграмма фамилии Анчель: Ancel — Celan). Он родился 23 ноября 1920 года в столице Буковины Черновцах. Эта часть Украины до конца Первой мировой войны входила в состав Австро-Венгерской империи, за два года до рождения Пауля отошла к Румынии, а в 1940-м город заняли советские войска, вошедшие туда согласно позорному пакту Молотова-Риббентропа.

Надо заметить, что в те времена 40 процентов населения города составляли евреи. По словам биографа Целана Израэля Хальфена, «официально Черновицы стали провинциальным румынским городом, но в действительности его следовало считать еврейским городом с немецким языком». Находясь на перекрестке многих культур, Буковина впитывала их соки и дала миру большую гроздь талантливых людей. Старшая современница Целана, поэтесса Роза Ауслендер, писала о редкостном духе этого города, в котором разветвленные корни различных культур и народов тесно сплетались друг с другом.