Ричард Холл - Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 [litres]

Но мне не нужно было никуда ехать. Я был дома.

За несколько недель до Дня святого Валентина я познакомился с замечательной женщиной по имени Николь. И, как обычно, после первого свидания начал паниковать. Я хотел покончить с этим и сбежать, но мой терапевт, доктор Любеткин, запретил мне это делать.

– Если вы не останетесь и не проработаете панику, то вам так и не станет лучше! – строго сказал он.

Я продолжал посещать терапевта, но, похоже, особо не продвинулся в борьбе с паническими атаками. Доктор Любеткин мне нравился, потому что он был добродушным и не боялся резко высказаться, если я шел вразнос. Поэтому я посещал его сеансы уже почти год. Но мне не нравилось, когда он заставлял меня противостоять страху, от которого шарахалась каждая часть моей натуры.

– Если бы вы не сходили с ума и не паниковали, как бы вы поступили? – требовательно спросил он.

– Провел бы День Валентина с Николь, – честно ответил я.

– Так и сделайте.

Мы с Николь отметили праздник в ресторане, а потом она провела ночь в моем «небесном замке» над Центральным парком в Эль-Дорадо. Утром она ушла, а на меня накатил яростный приступ паники, от которого болели мышцы и скрипели зубы. Мне было хорошо известно, что все это прекратится, как только я приму решение порвать со своей женщиной. Но доктор Любеткин был против. И весь день 15 февраля я пытался бороться с паникой. Но боль усиливалась. И наконец 16 февраля я сдался.

Я позвонил Николь, объяснил ей, что у меня жуткие панические атаки, и поэтому, несмотря на то, что у нас было всего два свидания, нам нужно прекратить встречаться. Она расплакалась. А я чувствовал себя самым дрянным человеком в мире и просто повторял: «Прости!» – снова и снова. Она положила трубку, и меня захлестнула ненависть к себе. Но мой поломанный мозг добился своего, и паника ушла.

Этот цикл продолжался десятилетиями: сходить на свидание, получить в ответ паническую атаку, прекратить отношения, избавиться от страха. После этого я страдал. Иногда, чтобы почувствовать себя лучше, я рассказывал о своей личной жизни Иванке Трамп, если удавалось увидеть ее. Мы не были близко знакомы, но в последние несколько лет часто встречались на благотворительных мероприятиях и вечеринках, и она всегда вела себя со мной благожелательно. Вот и сейчас, после разрыва с Николь, я столкнулся с Иванкой на ежегодном балу Музея города Нью-Йорка. И стал рассказывать о своем Дне святого Валентина. Я никогда не говорил ей о панических атаках. Поэтому болтал об ужине в «Candle 79», о коктейлях в баре «Angel’s Share» на Девятой улице и вечерней прогулке по городу.

Она любезно улыбалась, но я понятия не имел, смеется она надо мной или ей действительно интересна моя отредактированная история. Когда я замолчал, Иванка поведала, что ее бойфренд уехал из города и она провела Валентинов день в одиночестве.

Подошедший высокий стройный мужчина взял ее за руку.

– О, Моби, это Джаред, мой парень! – воскликнула она.

Я встречал Джареда раньше. Он издавал «New York Observer» и устраивал вечеринки, на которых мне приходилось бывать. Они с Иванкой ушли к своему столу, за которым сидел ее отец, похожий на раздутого массажиста в смокинге.

Оказавшись в одиночестве, я подошел к барной стойке, заказал водки с содовой и оглядел зал.

Это мероприятие, ежегодный сбор средств для Музея города Нью-Йорка, считалось среди городской элиты одним из самых значительных событий года. Здесь были все нью-йоркские миллиардеры. Они беседовали, сидя за богато сервированными столами.

Высокая и привлекательная молодая женщина в черном платье, шатаясь, подошла к бару и заказала «буравчик» с водкой.

– Суки они!.. – пробормотала она.

– Что? – спросил я, хотя не был уверен, что незнакомка обращалась ко мне.

Этот цикл продолжался десятилетиями: сходить на свидание, получить в ответ паническую атаку, прекратить отношения, избавиться от страха.

– Все они суки, – повторила она, обводя рукой зал. – Год назад эти стервы были моими лучшими подругами. – Она явно имела в виду жен или любовниц присутствующих здесь богатеев. – А теперь они со мной даже не разговаривают!

– Почему?

– Я развелась, и они боятся, что я начну спать с их мужьями.

– Сочувствую… – Мне больше нечего было ей сказать.

– Ты милый. – Женщина смотрела на меня, словно на заблудившегося ребенка. – Что ты здесь делаешь?

– Я здесь с друзьями.

– Знаешь, все отношения – фальшивка! – решительно выдала незнакомка. – Женщины боятся сказать, а мужчины все импотенты. – Она залпом допила коктейль. – К черту их.

Я промолчал, потому что ее сентенция была спорной. Она заказала себе водку с содовой.

– Мой муж стрелял в меня, – продолжила разговор женщина, показывая шрам на руке. – Я изменяла ему, и, когда он узнал, запер меня в комнате в нашем доме в Амагансетт и стал стрелять. Но не попал. Твое здоровье.

Мы чокнулись.

Я был на десятках подобных мероприятий, но никогда прежде разговоры не заходили дальше обсуждения цены какой-нибудь картины на аукционе или того, кто куда собирается поехать на выходные. Я не мог определить, старше меня эта женщина или младше. Но в момент ее появления отметил, что она симпатичная. Теперь, во время ее откровенного краткого монолога, увидел, что она по-настоящему красива.

– Хотите уйти отсюда? – спросил я.

– Я должна остаться, – ответила она, опрокидывая в себя порцию водки с содовой. – Или нет. К черту их, пойдем.

Мы покинули зал и прошли по длинным музейным коридорам, полным мундиров времен Революции, бальных платьев XIX века, напудренных париков, ливрейных жилетов.

– Почему родители дали тебе такое странное имя, Моби? – спросила моя новая спутница.

– Ну, мое настоящее имя Ричард Мелвилл Холл, но родители решили, что Моби – милое прозвище для ребенка, который приходится родственником Герману Мелвиллу, автору «Моби Дика».

– Ричард Мелвилл Холл, – сказала она, словно пробуя мое имя на вкус. И засмеялась.

Мы вышли на улицу, продуваемую холодным осенним ветром, и сели в ожидавший меня лимузин. Я попросил водителя отвезти нас в «Box», потому что не знал, куда еще можно было пойти с дамой из высшего круга Нью-Йорка.

– Ты крутой музыкант. Зачем ты пришел на этот дурацкий спектакль? – вдруг спросила она.

Мне нравилась эта женщина и ее неподдельная честность. Поэтому я ответил искренне, как мог:

– Я родился в Гарлеме, но рос в Коннектикуте как «белый мусор», мне было стыдно за бедность моей семьи. А теперь иногда красивые и богатые люди, которые в старшей школе со мной не стали бы говорить, приглашают меня на вечеринки. И я хожу на них, потому что тогда чувствую, что наконец что-то значу.