Ричард Холл - Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 [litres]

– Поверь мне, – сказала она, – не нужно дружить с ними. У тебя намного больше прав, чем у них. Ты создаешь вещи. А они – просто пиявки. Я знаю, я сама пиявка.

– Нет, – возразил я. – Насчет себя ты ошибаешься.

– Спасибо, Моби. Но единственное, что я могу сделать, чтобы сотворить что-то красивое, как ты в музыке, – это нанять дизайнера или декоратора.

– Ты крутой музыкант. Зачем ты пришел на этот дурацкий спектакль? – вдруг спросила она.

Мы доехали до «Box» и, пройдя мимо длинной очереди, тянувшейся ко входу, вошли в бар. Это заведение несколько недель назад открыл мой друг Саймон, и я стал одним из инвесторов в его проекте. «Вох» располагался в арендованном помещении бывшего магазина автозапчастей. После того как на ремонт и обустройство фасада здания, зала и подсобок было потрачено несколько миллионов долларов, на месте невзрачного торгового предприятия появился маленький и красивый театр с внешним архитектурным убранством, исполненным в стиле XIX века. Интерьер бара – искусственно состаренные обои и мебель, венские стулья, кожаные диваны – полностью соответствовал его внешнему оформлению.

В архитектуре и дизайне помещений Нью-Йорка захватила власть мода на ретро. Я заметил, что застройщики центра прикладывали все усилия, чтобы новые здания выглядели так, будто им уже сотня лет. В начале улицы высился отель «Bowery»; он был похож на переоборудованную двадцатиэтажную швейную фабрику 1905 года. Истина заключалась в том, что четыре года назад на этом месте стояла двухэтажная автозаправка.

Официант провел нас к столику у сцены. Мы заказали коктейли по 35 долларов. Хоть я и был инвестором, но за коктейли по-прежнему приходилось платить.

– Что это за хрень? – поинтересовалась моя спутница, глядя на сцену, где артист-альбинос отсасывал сам себе, а карлик открывал рот под фонограмму Бритни Спирс. Управляющие хедж-фондов за столиками вокруг нас веселились, покоренные обаянием уличного искусства.

– Это конец мира, – спокойно ответил я, допивая коктейль.

Мы заказали еще коктейлей и досмотрели представление до конца: танцовщицы топлес; артистка бурлеска, занимавшаяся сексом со статуей; певец в серебряных стрингах, поющий «Stairway to Heaven» и крутящий сальто назад; и, наконец, мой старый друг Мюррей Хилл, комедиант-трансвестит старой школы, безжалостно оскорбляющий публику, смеющуюся в ответ и кидающую на сцену деньги.

– Ну, это… хм, – сказала моя спутница.

– Именно, – согласился я.

Позже мы поднялись наверх, в кабинку с занавесками, чтобы побыть наедине и, возможно, начать целоваться. Но за нами увязалась танцовщица из Невады, с которой я не так давно познакомился здесь, на вечеринке, посвященной открытию бара. Она села между нами и раскинула руки в стороны; они упали нам на колени. У этой довольно миленькой девушки были короткие рыжие волосы, на лице блестели приклеенные стразы. В своем леопардовом трико с оборками она словно вышла из водевиля 80-х годов.

Танцовщица жалобно попросила:

– Возьмите меня с собой домой!..

В половине четвертого утра мы стали спускаться из кабинки, пьяно спотыкаясь на узкой лестнице. Вышли на тихую и холодную Кристи-стрит.

– Пойдемте ко мне, – сказала моя подруга, которую я знал всего три часа. – Дети с нянькой в Бедфорде, и я одна.

Она жила в огромном престижном доме на Парк-авеню, и швейцар впустил нас, не моргнув глазом. Я подумал, что он, работая в Верхнем Ист-Сайде, повидал всякое, и трое пьяных людей, еле-еле плетущихся по вестибюлю, его не удивили.

Мы поднялись на лифте в квартиру, и у танцовщицы захватило дух, когда мы вошли в отделанное мрамором фойе, в котором поместился бы слон.

– Давайте покажу, что тут как, – сказала хозяйка квартиры. Она провела нас в парадную гостиную с роялем; оттуда мы попали в отделанную ореховым деревом библиотеку, затем посетили отлично оборудованный спортзал и кухню, такую же большую, какие бывают в крупных ресторанах.

– Я и не знала, что есть такие хоромы! – очарованно протянула танцовщица, проводя пальцами по мрамору в ванной с джакузи. – Можно, я останусь тут жить?

Хозяйка потянула нас за собой на огромную кровать «Hästens», и мы стянули друг с друга одежды.

В моей жизни было время, когда разнузданный секс втроем был пределом мечтаний. Но сейчас все казалось неправильным и было нежеланным.

Женщины были прекрасны, и они хотели заняться со мной сексом втроем. Но мне не нравилось наше трио. Испорченный музыкант; леди с Парк-авеню, заливающая горе коктейлями и водкой; танцовщица из маленького городка в штате Невада, жадно принимающая все блага, что мог предложить ей большой и развратный город.

В моей жизни было время, когда разнузданный секс втроем был пределом мечтаний. Но сейчас все казалось неправильным и было нежеланным. Хозяйка квартиры, казалось, хотела секса, но в ее глазах была печаль. А танцовщицу больше возбуждала окружающая ее роскошь, чем партнеры – двое одиноких стареющих людей.

Я вдруг почувствовал, что ужасно устал. Хотелось спать. И я закрыл глаза.

Меня разбудил звук собственного храпа. Женщины разочарованно смотрели на меня. Они обещали мне воплощение моих давних мечтаний – секс втроем. А я заснул – потому что перестал быть прежним.

Я познакомился с Мередит на весенних танцах в старшей школе Дариена. Тогда я упросил диджея поставить «Blue Monday» New Order. Эту песню нельзя назвать приятной во всех отношениях, и поэтому к концу трека танцевали только мы с Мередит. Посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. Так и познакомились.

Она собиралась осенью поступать в Дартмут. У нее были рыжевато-светлые волосы, и она была похожа на Молли Рингуолд [184] Молли Кэтлин Рингуолд – американская актриса, певица. . Мы начали встречаться сразу после выпускного бала. А всего через несколько недель, в июле, уже расстались.

Я не занимался сексом год, с того дня, когда подарил невинность призрачной Виктории. Когда Мередит стала моей девушкой, мне казалось, что это подразумевает какую-никакую половую жизнь. Но за те три с половиной недели, что мы с ней встречались, только и делали, что ходили в кино, ели пиццу и держались за руки. Правда, несколько раз целовались, но Мередит при этом не позволяла мне многого.

Так что я грустил и маялся половой неудовлетворенностью. И в конце концов перестал звать Мередит на свидания.

В выходные после Четвертого июля я встретил в «Пластинках Джонни» своего друга Пола, и он поведал мне о предстоящей вечеринке. Она должна была состояться вечером того же дня рядом с охотничьим клубом «Окс-Ридж».

– Пойдем, у нас же нет подружек, а сейчас лето! Напьемся и замутим с девчонками! – весело говорил он.