Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

«Ну, нет, дорогая Т.А., больше я ни словом, ни жестом, ни выражением ничего не скажу тебе».

И ни ей, ни кому-либо другому. Не скажу до тех пор, пока буду думать о будущем, пока не буду жить только воспоминаниями о прошлом. Но надеюсь, что я не доживу до этого времени.

Конец духовной жизни, духовного устремления будет для меня концом физической.

Там. Андр. пытается заставить меня говорить о том, о чём хотела бы она. «Никуда не ходите. Наверное, только ко К.А. и ходите. Да?», — спрашивает она меня.

— Да нет, я и туда часто не хожу, — спокойно говорю я. — Просто времени нет, никуда ходить».

И моя Там. Андр. сразу будто теряет ко мне интерес.

Ну какая же она мне душевная подруга?

Смотрит на меня, как на действительно уже пропащего человека.

Ну, это мы ещё посмотрим.

Прочитала статьи о себе: Бересневой Л. В газете от 4 мая 1967 г. и Такаевой Г. от 16 ноября 1969 г.

Люда молодец, поняла самую суть моей жизни, увидела меня саму. Это я в период моей работы, в период моей трудовой жизни (платной). Меньше понравилась Галина статья. Одна мысль только и понравилась: «Она не может прожить без дела, оставаться равнодушной к добру и злу». Это действительно я. Так оно и будет. Это статья в мой переходный период. Уверена, что будет ещё одна статья обо мне того периода, когда я уже буду настоящей пенсионеркой, около шестидесяти лет.

Нет, Там. Андр., не конченный я ещё человек. Я ещё могу что-то сделать. Никогда не погружусь я в своё только хозяйство и семью. Да и заботы о семье будут постоянно уменьшаться.

А хозяйство? Я хожу за нашими животными только из чувства сострадания к ним: нельзя же их оставлять голодными и равнодушно проходить, слыша жалобное мычание коровы и тоскливое повизгивание голодного поросенка.

Сейчас мне будет труднее: Нет моего брата Алеши. Его вера в меня всегда поддерживали меня.

Нет моей Авы, подруги моей верной. Её жизнерадостность была мне тоже большой поддержкой. Нет мамы моей, которая всегда поддерживала меня в общественных делах.

Сейчас я совсем одна. Ни со мной, ни во мне никого нет…

Позвонила К.А… Зовет, есть морковные пироги. Иду.

Все-таки мы дружно живём с К.А..

Объясняю себе, почему, и все-таки до конца объяснить не могу.

Моими поступками нередко руководит какое-то подсознательное чувство. И, к удивлению моему, оно правильно решает вопрос, как поступить.

Если я делаю так, как диктует это подсознательное чувство, мне делается легко и свободно. И потом я убеждаюсь, что поступила правильно. Постоянно говорю себе: правильно сделала, что отправила то «сердитое» письмо В.Г., хотя совсем не знаю, как воспринял он его.

И вот К.А… Это же подсознательное чувство диктует мне доброе к ней отношение. И я чувствую себя легко и хорошо, оттого, что тепло отношусь к ней.

Часто вспоминаю маму…

…Весна в полном разгаре. Яркое солнце заливает слепящим светом двор. Из-под тающего снега, весело журча по ледяному руслу, извиваясь голубоватой змейкой, течёт ручей и разливается под огородом большой лужей, в которую смотрится верба, сплошь усеянная серебристыми почками, едва прикрытыми коричневыми одеяльцами. Мама вывела нас с братом во двор.

— Посмотрите-ка, какая красота! И она рукой обвела двор.

А в вышине торжествующе заливался жаворонок, утверждая пробуждение жизни.

Я на всю жизнь запомнила эту картину и маму, показавшую её прелесть, заполнила и эту вербу у подпёртого кольями огорода и журчащий чистый ручёёк, и звонкую переливчатую песню жаворонка, и море солнце. А разве забудется вот это: Мама была в восторге от нашего «Устного журнала», побывав на нем однажды, и как могла, давала мне возможность заниматься его подготовкой и проведением.

— Ты бы лучше за домом смотрела, чем по клубам бегать, — ворчит, бывало, муж.

Особенно он донимал меня варежками, которые связать никак не хватало времени. И в тот вечер он снова упрекнул меня, что варежки не связала, а ухожу. А мама подаёт ему готовые варежки и говорит: «Да на, ты, свои варежки, только отвяжись от неё». Разве забудешь такое! Или ещё:

Было это в самый тяжелый год моей жизни. Мама уже редко вставала с постели, лежала в пелёнках, потому что под себя мочилась. Я, как могла, скрывала от ребят, мамы и Пети своё горе. А тут не сдержалась. Навалилась на висевшее пальто и глухо застонала, заплакала. Мама сердцем поняла, что мне тяжело, и как в детстве, чтобы успокоить, позвала: «Иди, полежи со мной». Родная моя!

Я не устраиваю специальных поминок, но всегда помню своих отца и маму. Нам, детям их, можно гордиться и мы гордимся ими. И я, и Серёжа, и Алёша, пока жил.

И вот сейчас К.А… Какое-то доброе чувство у меня к ней, будто к маме, о которой я должна заботиться, которой должна помогать.

Сама не пойму, чем питается это чувство. А впрочем, стоит ли ломать голову, откуда взялось это чувство? Есть, живёт, радует меня и её, и хорошо.

Какая тёплая ныне стоит осень! Конец октября, а тепло, как в начале осени. В лесу на лужайках зацвели жёлтые ветреницы. Этого, ещё не хватало!

Страх, что могу заболеть так же, как Алёша, сойти с ума, породил какое-то новое состояние души, тихое, спокойное, как река, текущая среди широких лугов. И так же, как река текут мои думы вперед. Ни шагу назад. Ни шагу туда, где было горе и боль.

Буду здорова, напишу книгу о зарождении, развитии и гибели большой, чистой и светлой любви.

Мысли снова перекидываются на международные события. Просто поражаюсь размаху стачечного движения в странах капитала. Никогда ещё не бывало такого. И этот экономический кризис во время войны. Впервые в истории капитализма. Да, мы стоим на грани больших перемен. Дыхание больших событий просто чувствуется, как сейчас чувствуется приближение зимы, несмотря на солнечную, тёплую погоду.

Вспомнилось ещё Тамары Андрияновны: «Вы что, хотите вторую жизнь начать?»

А почему бы и нет?

Человек телом становится с каждым годом всё старее и старее. Телом он не в состоянии пережить вторую молодость.

Душой же он может пережить не только вторую, но и третью молодость.

Для души нет времени.

Душой может человек состариться и в двадцать лет, а может оставаться молодым в девяноста лет. Мне ещё всего пятьдесят лет. Слишком много для тела и слишком мало для души.

Интересно, никогда раньше не замечала, что листья сирени все с нижней стороны покрываются тёмными пятнами, как, будто кто-то их забрызгал грязью. И сирень быстро сбрасывает такое «грязное» платье.

Многие вещи, на которые я раньше не обращала внимания, сейчас стала замечать.

Наверное, потому, что в детстве и юности, погружённая в книги, я вообще не замечала ничего вокруг, а потом просто времени не было для этого.

Своих детей я учу видеть всё. Особенно в природе с её простотой и красотой, и рада, что моя наука не проходит для них бесследно. Они будут счастливее меня, и жизнь их будет полнее и краше.