Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

И семинар не дал ничего нового. Завтра приглашают на семинар рабселькоров в Красногорское. Наверное, поеду. Как-то надо скинуть это вновь пришедшее душевное оцепенение.

Мой Петро возмущается моими частыми поездками. Я понимаю, ему тяжело одному и справляться с хозяйством и работать. Но что я могу поделать, если не могу иначе жить?

Если жить, ничего не делая для коллектива, для людей, жить только своей семьей и хозяйством для меня невозможно?

Снова черная тень, шагает рядом со мной тоска по потерянному счастью. Она становится то больше, то меньше, но никогда не исчезает совсем, что бы я ни делала.

«Мама, ты у нас какая-то особенная мама», — как-то недавно сказал мне мой сын Саша.

— А что у меня особенного? — спрашиваю.

— Да какая-то не такая, как все мамы.

Как бы ни таила я глубоко свое горе, оно нет-нет, да и прорывается наружу.

Я могу писать статьи, могу прочитать лекцию, и говорят, неплохо это у меня, получается, могу вести занятия в политшколе (тоже, говорят неплохо, получается) могу ещё что-то делать, но душой я уже мертва. Страшно сказать это, признаться в этом. Наступила полоса просто какого-то оцепенения, которое я уже не в силах стряхнуть.

«Как странно! Мне так легко. Болезнь прошла, всем страданиям конец», — говорит Виолетта из «Травиаты» умирая.

А мне ещё долго не будет легко, долго, пока дети не встанут на свои ноги.

Я честно постараюсь выполнить свой долг матери перед детьми. А как трудно стало жить! Спасибо большое моему Петру. После того разговора он понял, наконец, что не в силах сделать из меня кого хотел бы. Понял и…примирился с этим. Принял меня такую, какая есть, и сейчас уже не протестует, чтобы я ни делала, куда бы ни поехала, хотя порой и возмущается моими отлучками. Мне нужны эти поездки, чтобы выжить эти 5–6 лет, пока подрастут дети.

Завтра политзанятие. А я и к ним уже стала заставлять себя готовиться. Просто не хочется терять веру в себя у отдела пропаганды и агитации РК КПСС.

Господи! Как мне холодно и одиноко в жизни! Одна, совсем одна.

Есть у Андерсена Нексе выражение: «Пассажиры незанятых мест». Так вот я стала таким пассажиром.

А может быть, я просто не ценю того, что имею? У меня есть здоровые, хорошие, неглупые дети, есть преданный и верный мне мой Петро, моё творение. (Это сейчас верный только). Нет, просто человек всегда от жизни хочет больше, что он имеет.

«С выходом на пенсию для меня начнётся новая жизнь. Какой-то она будет?» — спрашивала я своё будущее. Сейчас она уже вполне определилась, эта «новая жизнь». Сейчас мне и смешно, и грустно над этим ожиданием: что может сделать человек, если на исходе его и духовные, и физические силы? Очень немногое.

Почему я скоро израсходовала свои духовные силы? Потому что не было поддержки со стороны тех, откуда ждала её…. Больше не надо об этом. Какая ныне мягкая, теплая зима! Будто запрятала далеко она суровые морозы, метели и снежные ураганы и нет у них сил, вырваться наружу. Температура не опускается ниже -15 -18 градусов. Только один раз, и то ночью, температура понизилась до -28 градусов.

А Серёжа из Архангельска 29 января писал:

«Уже целую неделю плюсовая температура, снег уж наполовину сошёл, кругом лужи, даже не верится, что на дворе январь — зима. Вот и сегодня за окном идёт дождь…»

Нет, у нас дождей не было, только снег и снег, мягкий, пушистый, искристый.

Нет мороза даже в солнечные дни.

Какая тяжелая была поездка!

Сколько мне предстоит пережить ещё таких часов, дней? Бесполезно растрачиваются духовные силы, и я не могу ничего поделать с собой….

…В гостинице меня поместили в чудесный номер с ванной, туалетом, телефоном и радио.

На второй день в мой номер на две койки поместили товарища. Это женщина лет 38, невысокого роста, с завитыми русыми волосами и симпатичным лицом с маленьким носом — из Чепцы, приехала, как и я, на семинар пропагандистов. Зовут её Людмила Степановна. Вечером она зовёт меня в ресторан при гостинице:

— Я сегодня ещё ничего не ужинала. Может быть, в ресторане что-нибудь можно поесть. Но одной не хочется идти. Ещё привяжется там кто-нибудь. Пойдёмте со мной, поужинаем.

— Не хочу. Я только что из столовой.

— Ну, пойдёмте хоть так, за компанию, посидите со мной.

— Что же, пойдёмте.

В ресторане нас предупредили, что через сорок минут ресторан закрывается.

— А мы быстро покушаем.

И вот мы за столиком. Я огладываю зал. Посетителей уже немного. Слева от нас сидит какой-то высокий худощавый мужчина с лысеющей головой. Лысина прикрыта старательно прядками черных волос. Ох уж эти жалкие попытки скрыть лишенную волос макушку!

Он энергично двигает плечами и спиной, объясняя что-то рядом сидящей красивой молодой женщине. Я откровенно любуюсь его лицом. С правой стороны ерзает на стуле своим толстым задом господин с чистым круглым лицом, на котором шныряют по сторонам маленькие карие глазки. Белые пухлые руки, никогда не бравшие орудие труда. Нам приносят ужин, мне — стакан чаю. Ресторан закрыли.

— Придётся нам ожидать, когда все поедят, — говорит моя соседка.

Расплатившись с официанткой, мы направляемся к двери и терпеливо дожидаемся, когда её откроют. И тут я вдруг за столиком недалёко от входа, в компании нескольких мужчин, замечаю В.Г… Когда они успели войти, я не заметила. Не заметила я В.Г. и тогда, когда проходила мимо. Он уже увидел меня и поздоровался кивком головы. Я тоже. Между тем нам открывают двери. Моя соседка быстро выходит из зала, а меня какая-то неподвластная мне сила срывает со стула и направляет к В.Г… Я ещё раз здороваюсь, уже за руку, и спрашиваю, как он сюда попал. Он отвечает, встаёт, и мы отходим от столика.

— Ну, как ваше здоровье? — просто, легко и свободно говорю я, вглядываясь в него.

— Да ничего. Месяц лежал в больнице, месяц валялся дома, а сейчас — ничего отвечает он, не глядя на меня.

Я смотрю на него и вижу перед собой совершенно чужого, равнодушного, холодного человека. Ни одного живого движения, ни одного живого мускула на лице, живого взгляда. Будто мумия стоит передо мной.

— Господи, — думаю я про себя, — где же у тебя та живая частичка души, о которой ты писал? Куда запрятал ты ее? И есть ли она у тебя вообще? А я-то ещё взываю к ней, жду духовной поддержки!

— Ну, как там наши? — спрашивает он меня, а я и тут не могу уловить живого интереса к ответу на этот вопрос.

— Г.Ф. в больнице, а К.А. ничего, — отвечаю я. В глаза бросается ссадина на верхней губе «Верно Эля поцарапала за очередную выпивку», — подумалось мне.

— А вы как здесь?

— На семинаре пропагандистов.

Как тень, мелькает на лице удивление.

— Да, по поводу вашего письма….