Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Надо жить, даже если тебе начинает казаться, что в жизни для тебя нет ничего привлекательного, что всё, что есть в ней хорошего, радостного, светлого, не для тебя….

Сейчас уж не столько душевные, сколько физические муки терзают меня. Упорные головные боли, которые ну никак не хотят отступить. Сказалось душевное напряжение последней поездки. Облегчения не дает даже сон. «Во время сна происходит застой крови в голове, — говорит мне наш Глеб Глебович, — потому и головные боли с утра». Мне от такого объяснения не легче. Тем более, что лекарства от застоя крови в голове во время сна нет. А потом наступает слабость, такая, что трудно поднять руку, встать с постели.

«Ну, как ваше здоровье?» — спрашивают меня при встрече.

«Да ничего. Хожу потихоньку», — отвечаю я.

А какой там «ничего»!

Крепись, Анастасия Николаевна, крепись! Тебе надо жить.

Очень трудно хоронить живого человека, в тысячу раз труднее, чем мёртвого. Трудно поверить бывает, что человека уже нет на земле и ещё труднее поверить, что в живом человеке не осталось ничего живого, человеческого, хотя он ходит, дышит, питается, что-то делает.

Нет, нет, не может быть, чтобы в живом человеке не было чего-то живого, чтобы в нём всё зачерствело.

Не может этого быть! Это совершенно противоестественно?

Да, «…хуже самой страшной тоскливой тоски, если человек, которому ты веришь, считал товарищем, другом, превращается в подлеца, …в падаль».

(Васильев «В час дня, ваше превосходительство»).

Невозможно в это поверить!

Как все-таки много значит в общественной жизни человека его личная жизнь! Снова и снова приходят на память слова Элеонора Маркс о том, что без Женни Маркс не было бы и К. Маркса.

Ну что же, пора примириться с тем, что имеешь.

Завтра политзанятие. Как, какими словами людям донести Директивы по 9-му пятилетнему плану, чтобы почувствовали они величие нашего времени, поняли бы, увидели бы великие перемены, которые несут с собой свершающиеся события, почувствовали бы дыхание научно-технической революции, развертывание которой принесёт с собой торжество новых общественных отношений на всей нашей планете.

Вчера была в школе. Идут уроки, а в коридоре Берснев Женя.

— Ты почему не на уроке?

— Выгнали.

— Выгнали? За что?

— Я сказал, что все равно я ничего нового не услышу.

— И ты серьёзно считаешь, что это действительно так?

— Ну, понимаете, Анастасия Николаевна, мне надо в каждую фразу вникнуть, понять, почему так, а не так, а пока я вникаю, уже Нэлли Павловна говорит другое, а я ещё не успел обдумать первое.

— Видишь, Женя, наши программы построены пока так, что они не дают времени каждую фразу глубоко обдумать. И Н.П. права, иначе она не успеет изложить всё, что требуется программой. Ей просто в силу необходимости приходится сообщать вам уже готовые знания без глубокого осмысливания их. Ты понимаешь меня, Женя?

— Понимаю.

И совсем неожиданно для меня делает правильный вывод:

— Надо было просто остаться после уроков и расспросить её.

— Конечно. И подумай, прав ли ты, говоря, что совсем уж нового ничего на уроке не получаешь?

— Конечно, неправ. Я тут переборщил немного. Просто у меня сегодня плохое настроение.

— Что-нибудь случилось?

— Знаете, меня ведь сегодня со второго урока выгоняют, — как-то виновато сказал он.

— А ещё с какого?

— Да с биологии.

— Ну, а тут за что?

— Да всё за то же. Я закрыл глаза, чтобы лучше себе представить, о чем говорит Р.М., а она подумала, что я задремал. «Удобно ты устроился, чтобы спать», — сказала. Я ответил, что мне не интересно просто так слушать. «Ну, если не интересно, выйди». Я и вышел.

Я уважала Женю за его самостоятельность мышления, и не было случая, чтобы мне пришлось вывести его из класса или обидеться за что-нибудь. Мы находили с ним общий язык. Умный паренёк. Сразу понимает фальшь в словах. С ним говорить надо честно и прямо и о том, что ты знаешь, и о том, чего ты не знаешь. Ныне он кончает 10-ый класс. С ним будет трудно в жизни, трудно, но интересно.

От души хочется, чтобы рядом с ним оказался умный, честный, старший друг.

Нет, действительно наши программы уже перестали отвечать требованиям времени: не даю они возможности ученику осмыслить материал, подумать над сказанным, самому ученику сделать тот или иной вывод.

Развёртывание научно-технической революции заставит перестроить и наше образование. Мы не рационально пока используем мыслительные способности каждого ученика, совершенно не учитываем в нашей системе обучения то, что они у каждого ученика разные.

Как не задуматься над тем, что чем старше класс, тем меньше в нём становится учеников с хорошими и отличными оценками. Не больше, а меньше! Значит, наша система образования не развивает, а снижает интерес к учебе, интерес не к знаниям, а к самому процессу получения этих знаний.

Дифференцированное обучение просто необходимо.

Прямо сейчас удивительно, когда вспоминаешь.

Встретила в Ижевске в автобусе своего бывшего ученика Геннадия Боброва:

— Вы ещё работаете?

— Нет, на пенсии.

— Но можно работать и на пенсии.

— Знаешь, Геннадий, я никогда не чувствовала, призвания к учительской работе.

— Что вы! А я всегда думал, что вы — прирождённый учитель.

На вечере встречи 2 декабря, этой зимой моя бывшая ученица Галя Зворыгина:

— Анастасия Николаевна, почему вы не стали больше работать в школе?

— Да я же на пенсии. А потом, скажу тебе честно: меня меньше всего в жизни интересовала химия.

— Правда? А я почему-то всегда была убеждена, что кроме химии для вас ничего интереснее нет.

Прав Мартин Андерсен Нексе:

«…большинство людей способно заниматься любой профессией, могут приспособиться к ней и чувствовать себя счастливым».

«Конец пути».

Прав. Но в этом случае он никогда не сможет отдать себя целиком работе, полностью вложить в неё все свои духовные силы. И «чувствовать себя счастливым» он тоже не сможет. Породить в душе увлечённость профессия, к которой не чувствуешь призвания, тоже не может. Так и не смогла я заставить себя интересоваться химией, хотя и знаю, что это очень нужная наука. Об этом я всегда и говорила своим ученикам и не безрезультатно.

Тоска, тоска, неизбывная тоска по той светлой радости, что всю жизнь жила во мне. За что ты лишил меня, ее? Чем заполню я ту пустоту, что появилась в душе моей? Нет, ты не превратился ни в подлеца, ни в падаль, ты просто сам совсем засушил свою душу, или так далеко упрятал всё живое, человеческое, что трудно добраться до него.

Как тяжело на сердце, как давит его тупая, ноющая боль….

И никуда не уйдешь от нее….