Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

…Мы идём с Влад. Ив. Могилевым.

— В школу снова не хотите?

— Нет. Школьная работа — это ведь не моя работа.

— Вот как? А какая же ваша работа?

— Общественная, партийная, политическая.

— Знаете, я думаю: живи бы вы в царское время, из вас бы получилась хорошая революционерка.

— Да. Это бы была убеждённая, смелая, бесстрашная и преданная до конца революционному делу революционерка. Видите как, а вы мне предлагаете редактировать журнал «Учитель».

— Странно. Я почему-то всегда думал, что вас интересует литература. Значит, так и не увидим мы книги, написанной Колотовой А.Н.?

— Наверное, нет, Владимир Иванович.

— Жаль, жаль.

А мне вспомнился Горячих Вл. Сем. И его: «Когда я прочитаю книгу, написанную, Тася, тобой?»

Он очень высоко ценил мои сочинения, которые нам задавали писать и которые я ему читала.

А потом, после окончания педучилища почему-то все учителя наши думали, что я пойду на литературный факультет. Может быть, я бы и пошла на него, если бы не стояла передо мной всегда наша Елена Макаровна с покрасневшими от бессонных ночей глазами и горы тетрадей перед ней, которые надо проверять.

«На литературный?» — спрашивали меня, ожидая без сомнения утвердительный ответ, и очень удивлялись, что я выбрала естественный.

А наш Федор Петрович Щинов: «Покаетесь, что не пойдете ни физмат».

Вот уж что никогда не привлекало меня, так это математика. Никаких я способностей к ней никогда в себе не обнаруживала. Математика всегда требовала от меня больших усилий. Наверное, просто результаты этих усилий Ф.П. принимал за способности.

Ну, вот, будто снова отступала тоска и боль. Пора приняться за подготовку доклада к женскому дню 8-го марта. В голове уже начинает складываться его построение.

Пора начинать писать. Вот уж и голубое небо заглядывает в окно со своей высоты: и розовый снег в лучах только что взошедшего солнца, и синие тени на нём, и замороженное наполовину утренним морозом стекло будто взывают ко мне:

— Человек, разве ты не видишь, как мы прекрасны? Мы твои. Бери нас, владей нами, вбирай в себя нашу красоту, простоту и силу. Ты — господин наш. Мы — для тебя.

Значит, они для меня….

Ох, если бы что-нибудь можно было изменить!

Если бы можно было вернуть прежнюю радость. Как бы мне легче жилось на земле!

Вот и снова встретились с ним за праздничным столом, накрытым в честь Золотой свадьбы Г.Ф. и К.А.

Золотая свадьба! Прожить вот так, рядом, бок-о-бок 50 лет и никогда не думать, что можно было прожить жизнь иначе. Это большое счастье. Счастье? Нет, для меня высшее счастье в том, чтобы до конца дней своих не терять молодость души, постоянно к чему-то стремиться.

Нет, не находила я прежнего удовольствия в присутствии В.Г… Всё время в памяти жила последняя встреча в ресторане гостиницы и его ложь. А может быть, это была и не ложь? Может и вправду, нельзя было ему поехать в Ижевск? Он проводил нас с Петром за ворота. Постоял, верно, что-то хотел сказать. А я за здоровье его побоялась: вышел раздетый, после гриппа и воспаления лёгких. Да ещё и радикулит. Тихонько повернула его: «Идите. Вы же после болезни, простынете». Он повернулся послушно и, сгорбившись, пошел к воротам. Не было у меня и желания поговорить тут. Только на другой день с неумолимой силой вспыхнуло снова это желание поговорить от души, узнать всё. Хотелось сейчас же побежать, просто, как к родному брату, как к другу и эта боязнь стать навязчивой. В сердце снова боль, от которой нет лекарства, от которой не знаешь, куда уйти.

Так бы и заплакал навзрыд, просто взвыл бы, как воет волчица, потерявшая своё дитя, в морозную лунную ночь.

Но плакать нельзя: доклад на торжественном заседании.

Доклад Н.Д. одобрил: не длинный, конкретный и сказано о том, о чём именно сказать надо было.

8-е марта. Как нарочно, солнечный, чуть морозный день. Будто вся природа улыбается женщине — родоначальнице человеческого племени. Прочитала ещё раз доклад по радио, а душа так и рвётся туда, к Бёрдовым. «Сегодня наш день, сегодня можно делать всё», — решаю я и жду.

В.Г., за столом, такой бледный, с болезненным видом. Острая жалость шевельнула в душе, и как что-то твёрдое выплыло в ней: «Нет, только рядом с ним может отогреться моя душа. Какой бы он ни был, он должен заменить мне брата и друга. Ничего не должно быть недоговоренного или неясного в отношении к нему. Во что бы то ни стало я должна с ним поговорить и выяснить все эти вопросы: «За что?» и «Почему?» Только не сейчас. Сейчас он болен, ему и без того тяжело».

Сегодня я целый день в постели. С сердцем снова плохо. А в голове твёрдая мысль о том, что я поеду к нему, чтобы обо всём договориться окончательно. Не может быть, чтобы у живого человека умерла совсем душа. Он должен заменить мне брата. Иначе мне просто невозможно жить, что бы я ни делала, как бы себя ни убеждала в обратном.

Поговорить, поговорить, во что бы то ни стало. Писать бесполезно. Ответа я все равно не получу. А говорить я так или иначе его заставлю. Человек же он и должен меня понять.

Как мне в жизни всё дается с боем!

С боем я пробивала себе путь к знаниям. С боем, с полным пренебрежением к смерти, добилась, чтобы сделать из своего мужа непьющего человека, достойного отца моих детей.

С боем приходится добиваться того, чтобы любимый человек стал просто хотя бы другом, братом.

Ну что же. С боем так с боем. В бою интереснее жить, хоть и силы быстрее теряются. Что делать, если я не родилась для спокойной жизни.

Зато, если и умру я, так умру для всех молодой, утверждая в жизни высшее счастье — любовь, любовь к людям и к человеку, утверждая справедливость на земле, глубокую веру в человека и разум его.

За счастье надо бороться, даже за счастье любить.

Ты говоришь, надо поговорить, Ан. Ник. А не боишься ты, что этот разговор будет для тебя последним в жизни? Подумай, повремени, прежде чем решиться на такой шаг. Ты говоришь, что он должен понять, как необходимо для тебя его дружеское, братское отношение к тебе? Где у тебя гарантия того, что он поймёт это после твоего разговора, если он не понял этого до сего времени? Где гарантия того, что он просто не выставит тебя за дверь? А ведь это для тебя будет конец твоего жизненного пути.

Так что погоди, живи, пока можно жить, пока малы дети. Слышала, что сейчас сказал тебе твой сын?

«Мама, не умирай, я ещё не совсем большой вырос».

Живут же люди с безысходным горем в душе. Вот и ты живи, и повремени идти для последнего разговора. Помни, он может стать последним. Не понял ничего из твоего письма, не поймёт и из разговора.

Собери всю свою волю, сожми душу свою и сердце, чтобы преодолеть боль, и живи.

Позвонил Сергей Коротков с лыжной фабрики. Просит прочитать доклад о научно-технологичной революции и основных задачах пятилетнего плана. Сейчас напьюсь всяких лекарств, пройдусь по улице и сяду готовиться.