Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Вспомнилось ещё — …Вместе все играли в карты: я, В.Г., Петя и Н.Д. на вечере.

— Ну-ка, жена, сделай мне что-нибудь, чтобы я не остался дураком, — просит Петя меня.

И В.Г.: «Погодите, сделает вот она вам что-нибудь».

Я, конечно, поняла, что не к картам относится это выражение, но смолчала.

А здесь отвечу: «Да, ты, В.Г., конечно ничего не сделаешь, чтобы предотвратить катастрофу, уберечь людей от беды. Очень они тебе нужны! И не думай, что только я тебе не нужна: Тебе не нужны ни мои дети, ни мой муж, ни даже твои родители. Моя гибель будет для них всех несчастьем. Тебе не нужны и сотни моих учеников, что с болью в душе примут мой уход из жизни. Тебе нужны люди постольку, поскольку они дают возможность стоять над ними, чувствовать себя выше их.

Да нет, ничего не сделаю я своему мужу, не сделаю за то, что он вместе со мной смог принять, как родных, твоих отца и мать и делает всё, чтобы помочь им.

Он ниже тебя по образованию, ниже по положению, но выше тебя по способности воспринимать доброжелательное отношение к людям.

Вот я сказала ему: «Ну, кто же им поможет кроме нас? Может быть, и нам потом так же придётся. Может, и от нас отвернутся наши сыновья. Кто-нибудь и нам потом поможет, может быть».

И он согласился со мной, понял меня. А вот ты, В.Г., никак не можешь понять меня, и мне бесконечно больно от этого.

Но я не теряю уверенности, что и ты когда-нибудь поймешь меня, что я и тебя сумею убедить в необходимости понять меня. Я отложу разговор с тобой. Просто боюсь, что он будет последним в моей жизни.

Но я люблю тебя, ты слышишь, люблю, какой бы ты не был, со всеми твоими недостатками, со всеми сильными и слабыми сторонами. И мне невыносимо трудно без твоего дружеского участия в моей судьбе.

Ну как ты не можешь понять этого?

Что делать? Живут же люди с безысходным горем в душе. Правда, недолго живут. Вот и я буду жить, сколько сил моих хватит.

А там…. Стоит ли думать о будущем!

Пришла К.А… Я совсем больная.

— Ну, сходите в больницу, выпишут лекарства, если тяжело, — советует она.

А у меня слёзы ручьем из глаз.

— Нет, К.А., не помогут мне лекарства. Знаете, от чего мне тяжело? Всё время мучит вопрос, неужели я недостойна доброго отношения к себе? Почему В.Г. мне только врёт?

— Ну что он вам наврал?

— Да он сам знает, что. Неужели он не может относиться ко мне по-дружески, как к сестре?

— Но у него же есть жена, дети.

— Причём тут жена и дети? Разве мне муж нужен? Да у меня П.Н. в сто раз лучше его, как муж. Не муж, а друг мне нужен.

— Бросьте вы его, выкиньте из головы, забудьте.

— Да разве можно выбросить из души человека, который жил столько лет в душе? Ведь были же мы друзьями в школе. Почему сейчас он не может быть мне другом? Поймите, что не в состоянии я выбросить его из жизни своей. Это выше моих сил. Вы думаете, я не пыталась это сделать все последние годы? Но не могу.

Она молчит. Да и что она может? Не поймёт и она. Вот Тургенев, Полина Виардо поняли бы, а она не поймет.

И все-таки после разговора с ней мне становится легче. Сейчас уж я могу сесть за подготовку к докладу.

Нет, все-таки я сильная, если могу собрать силу и волю свою. Но кто бы знал, чего это мне стоит!

Мне вот самой интересно, до каких пор я могу всё это выдержать, как в период моей тяжёлой болезни, когда стояла на краю могилы, было интересно, как я буду умирать.

Тогда я чудом не умерла.

Что же будет сейчас?

Неожиданно пришло на ум: «Ложь унижает не только того человека, которому говорят её, но и того, кто говорит».

Зачем тебе потребовалось не только унижать меня, но и унижать себя? Ради чего ты это делаешь?

Бесполезно спрашивать. Не ответишь, не скажешь.

Сходила на фабрику, прочитала доклад о научно-технического революции.

Право же, участие в общественных делах делает своё личное горе маленьким-маленьким и таким незначительным в общем масштабе свершающиеся событий, что им просто можно пренебречь.

С неприязнью сейчас вспоминаю разговор с К.А.

«Забудьте вы его, выкиньте из головы», «у него есть жена». Как будто я такая глупая, что не знаю, что надо забыть все. Не хватало ещё, чтобы меня поучали в этом!

«У него есть жена».

Будто я не знаю об этом или имею что-то против его жены! Да пусть себе живут на здоровье. Они вполне подходят друг к другу. И идеология у них одинаковая: барская, не народная.

Нет, не заменит мне К.А. мамы. Мама меня поняла бы, она — нет.

Что-то снова переломилось в душе в отношении к В.Г. и К.А.

«Забудьте». Пожалуйста, для вас, К.А., забуду. И постараюсь никогда не заходить к вам, когда приедет ваш В.Г… Вы решили, что я хочу его у кого-то отнять, а я просто хотела сделать его до конца человеком.

Холодок пробежал в душе по отношению к вам за то, что могли такое подумать обо мне. Не поняли вы, что не мужчина нужен был мне, а Человек, друг, товарищ и брат.

Сейчас всё снова как будто успокоилось в душе, снова родилось спокойное течение мыслей, вырван ещё один корешок донельзя разросшейся любовной опухоли. К.А. помогла. Спасибо. Только ведь с ним вырвался и корешок доброго к вам отношения, К.А.

Странно. Чем больше людей узнаёт о моём отношении к В.Г., тем меньше становится чувство, тускнеет ореол чего-то нежного, что окружало его.

И ещё вспомнилось: «Погодите, сделает вот она вам что-нибудь». Наверное, ждешь, что я сделаю моему Петру «что-нибудь». Нет, не сделаю. Не в моём характере за добро платить злом. Противно такое всем моим убеждениям. Это уж по твоей части за добро платить злом, что ты и делаешь с успехом и не только по отношению ко мне, но и к своим отцу и матери. Нет у тебя любви и к ним.

Руки спокойно вертят неподатливое тесто, язык спокойно, даже весело отвечает на вопросы моих Петра и Вовки, а в душе целая буря, мысли громоздятся друг на друга, как льдины в половодье, стремясь что-то окончательно смести и уничтожить.

«У него есть жена», — вспоминаю я. И вы, К.А., увидели в своем сыне только мужчину, не способного для меня быть никем и ничем, кроме мужчины? Как вы могли подумать, что мне он нужен, как мужчина? Как в голову у вас пришла такая мысль? Как же вы испохабили то чувство, которое жило в душе, моей к вашему сыну! Вы вместе со своим сыном не смогли подняться выше житейского, старого представления о любви, как только проявлении потребности в физической близости. Всему существу моему противно такое понимание этого самого светлого и чистого чувства. Ни вы, ни ваш сын Вячеслав никогда не знали его, потому и не могли понять меня. Я счастливее и богаче вас обоих и горжусь этим.

Я найду в себе силы, чтобы больше не встречаться с вашим сыном, потому что мне тяжело видеть человека, который долгие годы был причиной теперь смятого, вывалянного во лжи, испохабленного прозой жизни великого человеческого чувства, источника поэзии и самых лучших проявлений, самых высоких и чистых порывов души.