Франческо Пастура - Беллини

Романи утверждал, что заперся у себя дома и писал либретто «Беатриче». Но что же еще ему оставалось делать при такой спешке и в столь напряженной ситуации?

Похоже, однако, что у него был какой-то свой, особый метод работы, особое расписание для вдохновения и для встреч с людьми: как обычно, стихи выдавались нетерпеливому музыканту в час по чайной ложке, нерегулярно. И все же Беллини старался больше не предъявлять ему никаких претензий, а если жаловался или переживал, то делился своими огорчениями только с друзьями, находящимися далеко.

12 января он писал Сантоканале, что ему предстоит огромный труд — написать оперу в короткий срок. «И все из-за кого? — задается он вопросом. — Все из-за того же моего оригинального поэта — бога лености!..» И далее завершает торопливое письмо: «Покидаю вас, потому что моя опера зовет меня…» И нет нужды, как нам кажется, добавлять, что премьера «Беатриче», назначенная на февраль, была отложена еще на месяц.

Пятнадцать дней спустя две картины, составляющие первый акт оперы, были закончены, оставалось только написать заключительный ансамбль. «Беатриче» продвигается, — сообщал он 27 января Рикорди, — думаю завтра начать работу над финалом первого акта, если Романи даст мне его…» По мере того, как шло сочинение оперы, он сопоставлял партии с вокальными возможностями певцов, которые должны были их исполнять, и содрогался при одной только мысли об этом. «Как пойдет моя опера, одному только богу известно: труппа ужасная!» — восклицал он. К счастью, над множеством бездарей возвышалась Джудитта Паста. Музыкант называет ее «якорем спасения при любом кораблекрушении» и перечисляет сольные номера, какие написал или еще напишет для нее, и сцены, где она участвует: «Номеров у нее достаточно, — заключает он, — и если я не испорчу их, то надеюсь, она спасет меня. В любом случае, если у оперы и будут достоинства, то они станут видны только в другом театре и с другими исполнителями». Беллини как настоящий художник забывает о разрыве с Романи, о его обидчивости и видит в нем только поэта: «Романи написал прекрасные стихи, а я, как всегда, стараюсь сочинять музыку, и если она не окажется сама по себе плохой, — добавляет он, — то не стыдно будет выйти на суд и другой труппы».

А Романи не был способен на подобные чувства. Напротив, он упрямо подчеркивал свое равнодушие к материальным затруднениям и душевным страданиям Беллини. Поэт не только не прислал ему стихи для финала, которые музыкант ожидал, но даже не оказался дома, когда композитор, прервав работу, пришел за ними.

«После того как я столько трудился, — с возмущением написал Беллини в записке, оставленной для Романи, — поверьте, мне было слишком тяжело, проделав путь до вашего дома, не застать вас…» После такого откровенного выражения недовольства далее в записке дает себя знать тонкое ехидство катанийца: «Если более важные, нежели либретто, дела вызвали вас куда-то, вы могли бы предупредить меня заранее…» — замечает он в конце.

В начале февраля работа шла более или менее нормально — и стихи вручались регулярно, и музыка сочинялась, так что 14 февраля Беллини мог сообщить дяде Ферлито: «Еще три номера осталось сделать для новой оперы, и она будет завершена». Это было сказано, очевидно, в светлую минуту, потому что на самом деле не все обстояло так радужно. Спустя всего три дня, 17 февраля, композитор пишет Сантоканале в самом мрачном состоянии: «Я совсем пал духом, потому что этот лентяй, мой поэт, так замучил меня, что я уже отчаялся закончить оперу…» И, как бы объясняя свое настроение, добавляет: «Осталось пятнадцать дней на постановку, а мне еще предстоит сочинить весь второй акт!» И результат ему видится буквально катастрофический: «Ох, какое же я предвижу фиаско!»

Он был охвачен ужасом, потому что его зажали со всех сторон. Для него было мучением писать оперу в такой спешке. Ведь ему необходимо время на обдумывание, на размышление, чтобы создать музыку, которую все справедливо называли «философской» — именно потому, что она рождалась в результате обдумывания, а не импровизировалась. Эта срочность и заставила композитора отказаться от некоторых едва набросанных номеров, в том числе от дуэта в третьем акте — от сцены двух героинь, борющихся друг с другом, интереснейшей в творческом плане страницы, которая могла бы в чисто беллиниевской манере, то есть одними только музыкальными средствами, завершить столь мрачную драму.

Напряжение в отношениях Беллини и Романи если и не усиливалось с каждым днем, то, во всяком случае, не ослабевало. В эту несчастливую пору «не могло быть надежды на примирение соавторов при той враждебной позиции, какую занимал поэт». Поэтому весьма спорным выглядит сообщение синьоры Бранка, утверждавшей, что Беллини, желая изменить финал «Беатриче», прибегнул — как предполагает вдова Романи — к какой-то забавной шутке, которая развеселила хмурого поэта. На последней странице рукописи Романи сделал такую приписку: «Вот тебе финал: только Беллини мог заставить меня злиться до самого конца и в конце концов рассмешить…»

Признавая, что эти слова были написаны Романи, мы не может считать, что они относятся к «Беатриче». Подобный факт свидетельствовал бы — при такой игривости и дружеском обращении на «ты» — о перемене в отношениях поэта и музыканта, об их примирении. Но тогда оно не произошло, потому что Романи, вручив свою работу Беллини и проследив за ее подготовкой к печати, получил положенный по контракту гонорар и уехал в Милан. А перед отъездом бросил в сторону Беллини еще один камень, вызвавший настоящий горный обвал.

Когда именно Беллини написал крупными буквами в рукописи «Беатриче» слово «конец» (его можно увидеть сегодня), нам неизвестно. Не знаем мы и о дне первой репетиции оперы. Ясно только, что последние числа февраля и начало марта были для музыканта и импресарио особенно напряженными, так как те оказались в затруднительном положении — спектакль еще не был готов, а недовольство венецианцев все возрастало. Неоднократное откладывание премьеры новой оперы, которая должна стать главным событием сезона, слухи о распрях между импресарио, Беллини и Романи — все это привело к возмущению любителей музыки.

Но публика не знала настоящих причин отсрочки и ничего не ведала о плане Ланари. А он полагал, что, выпустив «Беатриче» 6 марта, сможет до конца сезона, который должен был завершиться 24 марта, показать по крайней мере десять спектаклей оперы и таким образом удовлетворить интерес нетерпеливых венецианцев.

К сожалению, плану этому не суждено было осуществиться. Предвидение Беллини, что певцы не справятся с трудными партиями «Беатриче», оправдалось после первых же оркестровых репетиций. Труппа действительно была «ужасной», и провал оперы казался неизбежным. В ответ на уговоры импресарио Беллини попытался проявить всю свою выдержку: ладно, он согласен на меццо-сопрано Даль Сере, так как писал партию Аньезе, учитывая вокальные возможности певицы, ее еще можно было стерпеть. Но баритон Креспи не способен был исполнить партию герцога Филиппо Висконти, не вызвав в зале открытого возмущения. О таких певцах в Италии обычно презрительно говорят — «собака». Его нужно заменить и самым срочным образом.