Франческо Пастура - Беллини

Ни в малейшей степени не сомневаясь, что уточнение это внесло полную ясность, развеяло всякие сомнения и клевету, обрушившиеся на него, Беллини 28 марта вместе с Джудиттой Паста покинул Венецию и направился в Милан. Возможно, он заехал в Казальбуттано, но пробыл там очень недолго. Вскоре ему опять предстояло длительное путешествие. Маэстро подписал контракт с антрепризой Кингс-театра в Лондоне (здесь каждый год проходил «итальянский сезон»), по которому обязывался поставить в столице Великобритании свои оперы с участием Джудитты Паста.

Беллини давно хотел заключить этот контракт и вот теперь получил его благодаря поддержке супругов Паста. Переговоры о поездке в Лондон начались, очевидно, еще в декабре, а подписан контракт был в марте, в Венеции. Именно на это обстоятельство и намекал Локателли в ответе подписчику из Фонцазо, говоря о путешествии, которое «Беатриче» совершит на Британские острова сразу после постановки в Ла Фениче. Отъезд был назначен на 10 апреля, и Беллини, занятый сборами в дорогу, безусловно, считал венецианский инцидент с оперой полностью исчерпанным, тем более что Локателли больше не возвращался к нему.

Но если остроумный издатель венецианской «Гадзетта» не счел нужным снова выводить на свет своего «А. Б.», поскольку больше нечего было добавить ко всему сказанному ранее (разве что принести извинения), то на выступления друга Беллини ответил Феличе Романи.

Прочитав в Милане венецианскую газету и обнаружив, что вину за задержку премьеры «Беатриче», за ее провал возложили целиком на него, но, самое главное, узнав, что публике стало известно, как его вызывали в полицию, где он вынужден был капитулировать, подписав заявление (а в письме друга Беллини приводились точные подробности и даже номер протокола), Романи пришел в неописуемую ярость. Утратив свой надменный вид и олимпийское спокойствие, что, как он полагал, отличало его от остальной части человечества, он превратился в самого обыкновенного смертного, жаждавшего во что бы то ни стало отомстить за полученное оскорбление, и набросился на противника, используя все имеющиеся в его распоряжении средства.

Опытный полемист, Романи заострил перо и написал ответ в свою защиту. Ловко подтасовывая факты и запутывая даты, он наворотил целую груду лжи, под которой чуть не похоронил Беллини. Но читателю, следившему за развитием событий, о которых мы рассказывали, строго соблюдая хронологию, почерпнутую из документов, нетрудно будет понять, как непорядочно и бесчестно поступал поэт, стараясь вовлечь в ссору аргументы и людей, не имевших к ней ни малейшего отношения.

Романи начал с уверения, что расскажет, как обстоит дело «с поднятым забралом и без помощи друзей». А дело согласно его версии выглядело так:

«Я должен был вручить маэстро Беллини половину либретто в октябре и другую половину — в ноябре, но маэстро оставил за собой право выбора сюжета. Или Минерва была к нему немилостива, или какая-нибудь другая богиня заняла ее место, факт тот, что прошел июль, прошел август, и сентябрь прошел, наступил октябрь, а несчастный сюжет все еще не был найден. К тому же Беллини исчез. Новоиспеченный Ринальдо проводил время в праздности на острове Армиды [72] Героиня поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим», дочь дамасского царя Арболена, красавица и волшебница. Ее имя стало нарицательным, означающим обольстительницу. , а у меня, чтобы отыскать его, не было, как у Убальдо, лодки, потому что фортуна гостила у маэстро».

Лживость подобного утверждения очевидна, поскольку мы знаем, что музыкант все лето (за исключением августа, проведенного в Бергамо) не расставался с Романи, стараясь отыскать сюжет, который устроил бы Джудитту Паста, а поэт не торопился, ожидая новых пьес из Парижа. Говоря же об исчезновении Беллини, Романи намекает на поездку композитора в июне в Мольтразио (ограниченную одним месяцем), и тут он тоже старается как можно больше подпустить желчи.

«Когда господу богу стало угодно, — продолжает поэт, — тогда музыкант наконец-то и появился. Но время уже ушло, и другие обязательства, которыми я не мог пренебречь, вынудили меня отказать ему в моем сотрудничестве. Однако он так упрашивал меня, так уговаривал, а я, имея с ним дело, привык идти и на большие жертвы, то все же согласился и принялся сочинять оперную трагедию под названием «Кристина, королева Швеции».

Но мы-то знаем, что сюжет «Кристины» был выбран только в конце сентября, и Романи обещал дать Беллини первые стихи 8 октября. В течение этого же месяца сюжет был заменен — с обоюдного согласия они решили обратиться к «Беатриче ди Тенда».

«В одно прекрасное утро, — продолжает Романи, — Минерва Беллини снисходит к нему и подсказывает сюжет «Беатриче ди Тенда», а в другое еще более прекрасное утро моя любовь к Беллини и мое уважение к его Минерве вынуждают меня пойти на еще одну жертву: согласиться на новый сюжет. Я откладываю начатое прежде либретто, хотя некоторые эпизоды из него я мог бы опубликовать, если бы тоже любил заставлять плакать камни…»

Однако Романи и тут лжет: он не написал для «Кристины» ни единой строчки, иначе его вдова, еще более мелочная, чем он сам, непременно обнародовала бы их, как сделала это после смерти мужа с теми стихами к «Сомнамбуле», «Норме», да и к «Беатриче ди Тенда», какие Беллини просил переделать или напрочь отклонил.

Очевидно, под Минервой Беллини Романи подразумевает Джудитту Турина, которая согласилась помочь уговорить его заменить сюжет. Этот более чем откровенный намек — вопиющая бестактность. Мы знаем, что сославшись на изменение сюжета, либреттист не прислал музыканту ни единой строчки, и Беллини, приехав 8 декабря в Венецию, «был в отчаянии от того, что поэт не дает мне стихов». Однако, по уверению Романи, все выглядело иначе.

«Пока я занимаюсь «Беатриче», Беллини уезжает в Венецию и в благодарность за мое согласие обрушивает вину за промедление на мои бедные плечи. Я находился далеко, — комментирует несчастный страдалец от капризов этого мальчишки, — а тот, кто далеко, не в силах опровергнуть ложь. Импресарио, не ведавший, как обстоит дело, обратился к властям, и вот, к стыду маэстро, меня вызывают в миланскую полицию, и возникает мой протест (а не извинения) по этому поводу».

Ни протеста, ни извинений, как мы знаем, не было, а существует подписанная поэтом официальная бумага, где он объясняет, что причиной задержки явилась «занятость, — это его подлинные слова, — в миланских театрах», а отнюдь не капризы Беллини. Не исключено, что либреттисту предложили как можно быстрее связаться с композитором. Но Романи предпочел изменить некоторые детали.

«Тогда я спешно отправляюсь в Венецию и прошу объяснить, чем вызвано подобное коварство. Маэстро обвиняет импресарио, импресарио — маэстро. Льстивые слова одного, тяжелый вздох другого успокаивают меня, и я запираюсь в своем доме…» Да, запирается в своем доме, чтобы вскармливать злобу, которая переполняла его, пока он находился в Венеции, и которая вскоре переросла в ненависть — ненависть безудержную, выплеснувшуюся в финале статьи обвинением — сгустком грубости, злобы и яда.