Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

395Решение об аресте герцога Энгиенского Наполеон принял 10 марта, на следующий день после ареста Жоржа Кадудаля (см. примеч. 369); именно тогда он отдал военному министру Бертье приказ захватить герцога (см.: Welschinger. Р. 107). Наполеон вплоть до последних дней жизни считал, что, приказав расстрелять герцога Энгиенского, поступил совершенно правильно. На Святой Елене он излагал Лас Казу свои аргументы следующим образом: «…я всего лишь прибегнул к самообороне. Герцог и его единомышленники мечтали лишить меня жизни; я мог ждать нападения с любой стороны, каждую минуту; духовые ружья, адские машины, заговоры, засады — все было против меня. Мне это надоело, и я воспользовался случаем навести страх на всех на них, включая тех, кто находился в Лондоне. Я своей цели добился: с того дня заговоры прекратились. Кто же посмел бы меня за это упрекнуть? Неужели я не имел права ответить врагам, которые, находясь от меня в полутора сотнях лье, ежедневно наносили мне смертельные удары […], их же оружием? Разве человек здравомыслящий может меня за это осудить?» ( Las Cases. Р. 588; 20 ноября 1816 г.). Иначе говоря, всю вину за смерть герцога Энгиенского Наполеон возлагал на тех, кто покушался на его, Наполеона, жизнь.

396В одной из записных книжек ( DAE-1996. Р. 443) автором этой реплики назван якобинец Кюре, сам бывший членом Конвента (см. о нем примеч. 422). Ср. у г-жи де Ремюза ссылку на рассказ ее мужа о том, как после казни герцога Энгиенского «вожди якобинцев говорили друг другу о Бонапарте: „Теперь и он с нами заодно“» ( Rémusat. Т. 1. Р. 326).

397В России казни герцога Энгиенского было посвящено заседание Государственного совета 5/17 апреля 1804 г.; члены совета выразили возмущение «столь явным нарушением всяких обязательств, которые могут быть предписаны справедливостью и международным правом», пришли к выводу, что не могут «сохранять долее сношения с правительством […], которое запятнано таким ужасным убийством, что на него можно смотреть лишь как на вертеп разбойников», и объявили о готовности разорвать эти отношения (см.: ВПР. Т. 1. С. 686–696); однако немедленного разрыва не произошло. Тем не менее русский двор на неделю надел траур по герцогу Энгиенскому, а в петербургской католической церкви отслужили по нему заупокойную службу (о всеобщем возмущении, которое казнь принца вызвала в Петербурге, см.: Welschinger. Р. 349–353; Сб. РИО. Т. 77. С. 585–587). 30 апреля /12 мая 1804 г. русский поверенный в делах П. Я. Убри вручил Талейрану ноту с протестом против ареста и казни принца. 16 мая Талейран прислал Убри ответную ноту, в которой протест русского правительства отклонялся под тем предлогом, что это внутреннее дело Франции; если Бонапарт не вмешивается во внутренние дела России, писал Талейран, то и Александру I не следует вмешиваться во внутренние дела Франции. Французская сторона указывала российской на необходимость удалить из России французов- эмигрантов, «которые прославились лишь своими кознями против Франции», а в финале Талейран напоминал об убийстве Павла I (намек, для российского императора более чем неприятный): «Предъявленная теперь жалоба заставляет спросить: если бы в то время, когда Англия замышляла убиение Павла I, знали, что зачинщики заговора находятся на расстоянии одного лье от границы, неужели не постарались бы схватить их?» ( Сб. РИО. Т. 77. С. 608–609; см. также: ВПР. Т. 1. С. 57, 61). Ответом на ноту Талейрана от 16 мая стала врученная ему Убри нота от 9/21 июля 1804 г., где Россия выдвигала те условия, на которых она готова поддерживать дружественные отношения с Францией: выведение войск из Ганновера, соблюдение нейтралитета Германской империи и проч.; в противном случае, говорилось в ноте, Убри покинет Францию (см.: ВПР. Т. 2. С. 109–110). Ноту о разрыве дипломатических отношений между Россией и Францией Убри вручил Талейрану 16/28 августа 1804 г. (см.: ВПР. Т. 2. С. 116); что же касается французского посланника, генерала Эдувиля (Hedouville), то он выехал из Петербурга (под предлогом отпуска) еще в июне 1804 г.

398Шведский король Густав IV Адольф, женатый на Фредрике, внучке баденского курфюрста (см. примеч. 400), и находившийся в момент казни герцога Энгиенского в Баденском маркграфстве, надел траур по принцу, поддержал ноту протеста против «посягательства на спокойствие и территориальную целостность Германии», которую 8/20 апреля 1804 г. российский министр-резидент в Регенсбурге Ф. А. Клюпфель подал в сейм Германской империи (текст ноты см.: ВПР. Т. 2. С. 7–8), и предписал своему посланнику покинуть Париж (см.: Welschinger. Р. 346–347).

399Реакция английского правительства на казнь герцога Энгиенского не могла не быть резко отрицательной не только потому, что Франция и Англия в этот момент находились в состоянии войны, но и потому, что причастность английских дипломатов-шпионов Френсиса Дрейка и Спенсера Смита (посланника при Вюртембергском дворе) к интригам двойного агента Меэ дала Талейрану и министру юстиции Ренье повод обвинить Англию в заговоре, имеющем целью покушение на жизнь первого консула. 30 апреля 1804 г. все иностранные державы получили циркулярное письмо лорда Хоуксбери (Hawkesbury), где сообщалось, что английский король с негодованием отвергает клеветнические обвинения, которые на самом деле имеют целью отвлечь внимание Европы от кровавого злодеяния, совершенного в нарушение международного права и законов чести (Welschinger. Р. 380–381).

400Маркграфством Баденским с 1738 г. правил курфюрст Карл-Фридрих (1728–1811); он не только не выразил возмущения арестом герцога Энгиенского на территории его маркграфства, но практически ему попустительствовал; лишь спустя некоторое время после казни принца баденский посланник в Париже герцог Дальберг принялся уверять своих коллег-дипломатов в том, что французский отряд вторгся на баденскую территорию без согласия курфюрста. По настоянию Талейрана курфюрст 2 июля 1804 г. представил в Регенсбургский сейм декларацию, в которой просил не давать хода ноте России (см. примеч. 397); ту же позицию заняли представители Австрии, Пруссии и мелких немецких государств; таким образом, Россию никто не поддержал и протест ее остался без последствий (см.: Welschinger. Р. 338–383; ноту австрийского императора Имперскому сейму от 14 мая 1804 г. см.: ВПР. Т. 2. С. 660). Гласно и официально убийством принца из рода Бурбонов не возмутился также ни один из царствующих представителей этой династии (Бурбоны в это время занимали испанский, неаполитанский и этрурийский престолы). Разумеется, иначе отреагировали находившиеся в изгнании французские Бурбоны; ср.: «Пуля прошла навылет через все изгнанное семейство Бурбонов: Людовик XVIII возвратил королю Испании орден Золотого руна, ибо им недавно был награжден Бонапарт; сопроводительное письмо делает честь королевской душе: „Милостивый государь и дорогой кузен, не может быть ничего общего между мной и чудовищным преступником, которого дерзость и удача возвели на престол, варварски запятнанный невинной кровью одного из Бурбонов — кровью герцога Энгиенского. Христианские чувства могут побудить меня простить убийце, но тиран моего народа навсегда останется моим врагом“» (Шатобриан. С. 214).