Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

721Впервые эта фраза была опубликована в «Истории обеих Индий» Рейналя (2-е изд., 1774; кн. 19), в написании которой принимал активное участие Дидро, как принадлежащая «одному чужестранному наблюдателю, объехавшему большую часть империи» (цит. по.: Raynal. Т. 10. Р. 42). Дидро был частым гостем в парижском салоне родителей г-жи де Сталь и много общался с г-жой Неккер после возвращения из России (см.: Haussonville О. d’ Salon de Mme Necker. Р, 1882. Р. 173–176), поэтому можно предположить, что, приписывая комментируемую фразу Дидро, Сталь опиралась на рассказы матери. Сам Дидро, впрочем, себя автором этой фразы не признавал (см.: Тоитеих М. Diderot et Catherine II. P, 1899. Р. 582). Комментируемый афоризм имел хождение и без ссылок на конкретного автора; ср., например, в панегирической биографии Александра I полемику с критиками России: «Россия, повторяли остроумцы, сгнила, не успев созреть. Удобная иллюзия! Пророчество, утешительное для близоруких политиков!» ( Egron . Р. 268). Как бы там ни было, подобная оценка русских соответствовала общему взгляду Дидро на судьбу цивилизации в России. В отличие от Вольтера, который верил в возможность «пересадки» наук и искусств из одной страны в другую и в необходимость «насиловать природу» (см. примеч. 708), Дидро выступал сторонником постепенных естественных изменений и проповедовал необходимость «следовать природе» (см.: Goggi G. Alexandre Deleyre… // Mirage. Р. 81–82; Dulac G. Diderot et le «mirage russe» // Mirage. Р. 165–166). По остроумному предположению Н. Г Охотина, репликой на фразу Дидро о «сгнивших» русских стали появившиеся в 1830-е гг. во Франции, а затем усвоенные русскими авторами славянофильской ориентации концепции «гнилого Запада» (см.: Струве П. С. П. Шевырев и западные внушения и источники теории- афоризма о «гнилом» или «гниющем» Западе // Записки Русского института в Белграде. 1941. Т. 16. С. 201–263). Можно предположить, что Пушкин, замечая в письме к Вяземскому от второй половины сентября 1825 года: «Зрелости нет у нас на Севере, мы или сохнем, или гнием» ( Пушкин. Т. 13. С. 218) — перефразирует комментируемую фразу из сочинения г-жи де Сталь, которое летом 1825 года было частым предметом его размышлений (ср. примеч. 551 и 853).

722Имя этого «человека выдающегося ума» — граф Жозеф де Местр (1752–1821), посланник Сардинского королевства в Петербурге с 1803 по 1817 г. В «Четырех главах о России» он писал: «Я не раз говорил (и надеюсь, что в шутке этой есть немалая доля правды), что если бы можно было запереть русское желание в крепость, оно бы эту крепость взорвало. Нет человека, который умел бы желать так страстно, как русский. Понаблюдайте за тем, как русские тратят деньги, как гоняются за пригрезившимися им наслаждениями, и вы увидите, как они способны хотеть. Понаблюдайте, как они — даже те, что принадлежат к низшим сословиям, — занимаются торговлей, вы увидите, как они умны и сноровисты в достижении собственных целей; понаблюдайте за тем, как осуществляют они предприятия самые рискованные, наконец, как ведут себя на поле боя, и вы увидите, как они дерзки. Теперь вообразите, что тридцати шести миллионам людей такого закала дали свободу, — тотчас, не устаю это повторять, тотчас разгорится огромный пожар, пламя которого истребит Россию» ( Maistre J. de. Quatre chapitres sur la Russie. Р., 1859. Р. 21–22). Местр закончил «Четыре главы о России», написанные для представления Александру I, в октябре 1811 г.; в отличие от некоторых других его «русских» сочинений, они не имели широкого хождения в рукописных копиях, а впервые опубликованы были только в 1859 г., однако совершенно очевидно, что в беседе с г-жой де Сталь сардинский посланник повторил «шутку», уже обретшую к этому времени письменную форму. Из книги Сталь эту характеристику русских почерпнул Кюстин (см.: Кюстин. С. 500). Оценка Местром такой категории, как умение желать, была неоднозначной (сложному соотношению воли, желания и молитвы посвящена шестая «беседа» его изданной в 1821 г. посмертно книги «Санкт-Петербургские вечера»), однако не подлежит сомнению, что люди, умеющие желать, то есть концентрировать свою волю, вызывали у Местра восхищение (хотя и смешанное со страхом), которое вполне соответствует общеромантическому тяготению к сильным, деятельным героям (по контрасту с героями слабыми, безвольными, чьи страсти «смутны», а намерения неопределенны); о сходных симпатиях г-жи де Сталь см. наст, изд., с. 150. Любопытно, что в восприятии русских как людей, умеющих желать, Местр сходится с мыслителем, ему противоположным и ненавистным, — Вольтером (см. примеч. 708). Личное знакомство г-жи де Сталь и Местра состоялось в 1795 г. в Швейцарии; в частном письме 1803 г. Местр вспоминал о «богословских и политических спорах, которыми они некогда забавляли жителей Лозанны», а в 1805 г. вспоминал: «Никогда не учившись вместе с г-жой де Сталь ни богословию, ни политике, мы представляли с нею в Швейцарии зрелище пресмешное, однако же никогда не ссорились» (цит. по: Darcel J.-L. Introduction // Maistre J. de. De la souveraineté du peuple. P., 1992. Р. 53). Вообще Местр, человек традиционалистских убеждений и язвительного нрава, относился к «прогрессистке» г-же де Сталь с неожиданной для него симпатией. «В г-же де Сталь, — пишет современный исследователь, — Местра привлекали прежде всего ее интеллектуальные способности и политический авантюризм. Он всегда тянулся к людям с неординарным и нестандартным мышлением. Кроме того, в швейцарском салоне изгнанницы, блеском не уступавшем парижскому, Местр мог удовлетворять свое любопытство не только посредством чтения газет» (Ibid. Р. 54). В тот момент Местр видел в г-же де Сталь также и политическую союзницу; он считал ее «Размышления о мире» сочинением «осторожным и глубоким» (Ibid. Р. 55) и разделял ее убежденность в том, что спасение Франции от якобинской угрозы может прийти только изнутри самой Франции, только благодаря внутренней политической эволюции, хотя, разумеется, не разделял республиканских симпатий Сталь. Что же касается встречи в Петербурге в 1812 г., то она позволила г-же де Сталь и Местру убедиться в наличии у них другой важнейшей точки схождения — ненависти к узурпатору Наполеону, свержения которого Местр желал ничуть не менее сильно, чем Сталь, поскольку при нем родина Местра, Савойя, была аннексирована Францией, а сардинский король изгнан из континентальных владений в Пьемонте на Сардинию. Забавное свидетельство об их общении см. в мемуарной заметке графини П. Н. Фредро (урожд. Головиной), где легенда о том, что «г-жа де Сталь в беседе с г-ном де Местром одержала над ним победу, что он пытался с ней спорить, но она заставила его замолчать», объясняется странным обыкновением Местра: во время любого разговора он засыпал, как только переставал рассуждать (цит. по: Гречаная. С. 296).