Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

РА. 1879. Кн. 3. № 12. С. 482.

Письмо от 19 апреля 1806 г.; цит. по: CS. № 44. Р. 79.

О литературе. С. 296; см. также примеч. 157.

О литературе. С. 297.

CRF. Р. 386–387. По сходной модели Сталь оценивает и отношение Наполеона к прусской королеве Луизе: казалось бы, их противостояние целиком принадлежит сфере политической, однако Сталь предъявляет Наполеону дополнительные обвинения: ведь он не уступил просьбам прекрасной женщины (см. подробнее примет. 357).

У читателя «Десяти лет в изгнании» может возникнуть соблазн упрекнуть писательницу в преувеличении жестокости Наполеона, в некотором сгущении красок; однако опубликованные через много лет после ее смерти полицейские донесения (см., напр., CS. № 44) свидетельствуют о том, что она не только говорила правду, но во многих случаях преуменьшала серьезность положения: наполеоновские чиновники и осведомители в самом деле наблюдали за каждым шагом опальной сочинительницы, перехватывали ее письма, запрещали ей поездки даже по Швейцарии, не говоря уже о Франции. Следует заметить, что до публикации «Десяти лет в изгнании» некоторые литераторы представляли себе жизнь г-жи де Сталь гораздо более безоблачной, чем она была на самом деле; см., например, некролог, напечатанный 26 июля в «Русском инвалиде», а 8 августа 1817 г. перепечатанный в «Московских ведомостях»: «Жизнь ее была кратковременна, но тем не менее украшена всем, что только может льстить желаниям человеческим, осыпана будучи славой и почестями; обладая именем, которое давало ей способы избирать для своего жительства прекраснейшие места в Европе; находясь в связи со всеми славными людьми своего времени, — она могла в полной мере удовлетворять таланты свои — познавать и удивляться всему великому и изящному; талант, которым, может быть, еще никто не обладал в высшей степени».

Обзор литературы см.: Шенк. С. 42–61. Развернутый опыт применения этого понятия к изучению литературы XVIII в. см. в кн.: Вульф.

Вульф. С. 38.

См.: Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 183.

Своего рода компендиум «общих мест» относительно России, угрожающей Европе по причине законов, так сказать, физико-политических (мир в Европе есть плод равновесия сил, Россия же, постоянно стремящаяся к расширению, это равновесие нарушает), см. во вступлении к «Общей картине современной России» Виктора Комераса (1802) (Неклюдова. С. 85–93).

Полемику с точкой зрения Вульфа, считающего, что уже в XVIII в. на первое место вышло противопоставление Восток / Запад, см.: Berelowitch. Р. 59–60; Шенк. С. 46–47. См. также замечание А. Миллера, автора предисловия к русскому переводу книги Вульфа: «Ряд исследователей […] настаивает, что та переориентация оси воображаемой географии Европы, которую Вульф относит к эпохе Просвещения, в действительности произошла позднее, в первой половине XIX в. Возможно, следует говорить об определенном „переходном этапе“, растянувшемся на несколько десятилетий» ( Вульф. С. 6–7). Не считая возможным в рамках данной статьи вмешиваться в эту дискуссию по существу, отметим, однако, что для г-жи де Сталь, вне всякого сомнения, значимым было противопоставление Север / Юг, на котором построены ее книги ОЛ и ОГ.

Монтескье. С. 198 (О духе законов. Кн. 14, гл. 2); перевод А. В. Матешук.

Там же. С. 204 (О духе законов. Кн. 14, гл. 10); ср. примеч. 744.

О литературе. С. 184–185.

Здесь и далее во вступительной статье цитаты без ссылок взяты из текста «Десяти лет в изгнании» в настоящем издании.

183

Образ китайской стены оставался в ходу у сторонников национальной исключительности Франции и через много лет после смерти г-жи де Сталь; так, в январе 1842 года герцог Орлеанский, старший сын тогдашнего короля французов Луи-Филиппа, писал сестре: «Я все более истово и более страстно поклоняюсь Франции, которую окружаю в своем воображении китайской стеной» (цит. по: Orléans P.-Н. d’. Souvenirs. Genève, 1993. P. 22.)

См.: Rivarol [Œeuvres] / Choix de textes par Jean Dutourd. Р, 1963. Р. 57–85.

Стендаль . Собр. соч.: в 15 т. М., 1959. Т. 7. С. 10.

Бальзак О. de. Урсула Мируэ; Воспоминания двух юных жен. М., 1989. С. 76 (Ганнеман изобрел гомеопатию, Галль — френологию, науку о связи черт характера со строением черепа). Об эволюции этого французского самоощущения в XIX в. см.: Mélonio F. Naissance et affirmation d’une culture nationale. La France de 1815 à 1880. Р., 2001. Р. 30–32; о позднейших (начала XX в.) попытках французских интеллектуалов вернуть Франции это утраченное ею культурное господство в Европе см.: Медведкова О. «Ученые» или «интеллектуалы»? Луи Peo и создание Французского института в Санкт-Петербурге // Отношения между Россией и Францией в европейском контексте (в XXVIII–XX вв.). М., 2002. С. 149–151. О том, как глубоко укоренилось в умах французов сознание их превосходства, свидетельствует, в частности, их отношение к Германии через два десятилетия после появления книги г-жи де Сталь; 7 ноября 1835 г. в рецензии на книгу о Германии другого автора, Сен-Марка Жирардена, журналист газеты «Журналъ де Деба» утверждает, что «Германия только выигрывает, когда французские руки, и притом руки умелые, приводят ее в порядок, и что, блистая умом в Германии и на ее счет, мы наградили ее таким умом, какого она не имела вовсе, или, по крайней мере, таким, которому собственный ее ум сильно уступал в живости и внятности». Иначе говоря, Германия что-нибудь стоит и чем-нибудь интересна, лишь будучи описана французским пером.

ОС. Т. 1. Р. CLI–CLII.

Оппоненты г-жи де Сталь так остро ощущали этот «антифранцузский» пафос ее сочинений, что Уваров спустя три десятка лет после ее смерти счел необходимым в пику ей включить в свой мемуарный очерк пространное «похвальное слово» французской литературе эпохи Империи, законно, по его мнению, царившей во всем мире (см.: Дурылин. С. 239–240).

Riegel Т. 1. Р. 331.

См. примеч. 818.

CRF. Р. 434.

См. подробнее примеч. 247.

Французский историк Л. Пенго видел в этом своего рода месть г-жи де Сталь за упреки в том, что книги ее писаны «не французским пером» (см. примеч. 490). Об отношении к Наполеону как к иностранцу см. также примеч. 27.

Разумеется, в инвективах против «одного человека» звучит и протест г-жи де Сталь против своеобразного «культа личности» императора: «Теперь повсюду только и шла речь, что об этом человеке, которому суждено было заменить всех прочих и лишить род человеческий имен и лиц»; «в пятидесяти лье от Швейцарии по французской земле тянется цепь цитаделей и тюрем; целые города здесь служат темницами людям, лишившимся свободы по слову одного человека»; «вдобавок, если во всех бедствиях Европы виноват один-единственный человек, следует беречь все установления, способные возродиться в пору, когда этого человека не станет»; «способствуй политические обстоятельства установлению в Европе мира, иначе говоря, перестань земля страдать от зла, которое сеет на ней один-единственный человек…» «Один человек» узурпировал права, которые должны были бы принадлежать целой нации; Сталь, поклонница представительного правления, эксплицирует эту мысль в РФР (ч. 4, гл. 2): «В наши дни просвещенная нация не может сделать ничего хуже, чем предаться в руки одного человека. У публики сегодня больше ума, чем у любого индивида, а установления гораздо лучше соответствуют убеждениям, нежели обстоятельства. Если бы французская нация, вместо того чтобы избрать этого ужасного чужестранца, который использовал ее в собственных интересах, да и в том не преуспел, — если бы французская нация, говорю я, в ту пору, несмотря на свои заблуждения, еще сохранившая большую часть своего могущества, сделала выводы из своей десятилетней истории и сама позаботилась о своем политическом устройстве, она и поныне служила бы образцом всему миру» ( CRF . Р. 360).