Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Он не способен даже на то, чтобы творить зло в приступе ярости. На вопрос же о том, каковы были побудительные причины этого чудовищного деяния, ответить, я полагаю, нетрудно. Прежде всего Бонапарт желал успокоить революционную партию и скрепить союз с нею кровью. Один бывший якобинец, узнав о казни герцога Энгиенского, воскликнул: «Тем лучше! Теперь генерала Бонапарта не отличишь от члена Конвента!» 396Якобинцы долгое время утверждали, что во главе Республики имеет право стоять лишь такой человек, который голосовал за смерть короля; на их языке это называлось — «присягнул Революции». В других странах от претендента на высший государственный пост требуют талантов и добродетелей; якобинцы желали, чтобы он запятнал себя преступлением. Бонапарт выполнил это условие; он доказал, что никогда не станет служить Бурбонам. Таким образом, роялисты, переходившие под знамена Бонапарта, тем самым отрезали себе путь к отступлению, республиканцы же, которые могли больше не бояться, что бывшие правители Франции вернутся назад и отомстят своим гонителям, должны были принести в жертву Бонапарту одну лишь Республику.

Намереваясь принять корону из рук тех самых людей, которые низложили во Франции королевскую власть, и восстановить дворянские звания для тех, кто насаждал во Франции равенство, первый консул решил дать им чудовищный залог верности, лишив жизни одного из Бурбонов. Заговор Пишегрю и Моро открыл ему глаза на существование союза, который заключили против него республиканцы и роялисты, и эта странная коалиция, в основании которой лежала ненависть к нему, его поразила. Немалому числу людей, обязанных своим возвышением милостям Бонапарта, были отведены роли в осуществлении заговора, призванного лишить его власти, поэтому ему казалось очень важным внушить всем приближенным, что его свержение положит конец их карьере; главное же, готовясь сделаться императором, он желал внушить подданным такой страх, чтобы они даже не помышляли о сопротивлении. Одним-единственным поступком он попрал всё: европейское международное право, Конституцию в том виде, в каком она еще существовала в ту пору, общественные приличия, человеколюбие, религию. Ничего хуже этого поступка быть не могло; следовательно, от человека, его совершившего, можно было ожидать деяний самых чудовищных.

Некоторое время французы полагали, что убийство герцога Энгиенского есть не что иное, как сигнал к началу новой революции, и скоро вся Франция снова покроется эшафотами. Однако Бонапарт преследовал иную цель; ему хотелось всего-навсего уверить французов, что он способен на все и что им надлежит быть признательными ему не за добро, которое он им сделал, а за зло, какого он им не причинил. Милосердие его заключалось в том, что он оставлял людей в живых; а ведь он, как мы видели, с такой легкостью мог осудить их на смерть! Россия, 397Швеция 398и, в первую голову, Англия 399выражали недовольство нарушением территориальной неприкосновенности Германской империи. Что же до немецких государей, то они молчали, а немощный правитель той страны, на территории которой был арестован герцог Энгиенский, в особой ноте попросил не возвращаться более к недавнему происшествию . 400Разве речи столь благодушные и столь туманные, произносимые по поводу деяния столь отвратительного, не обличали подлость этих государей, полагавших весь смысл верховной власти в получении доходов с подчиненных им владений, а в государстве видевших капитал, с которого надобно взимать проценты, ни о чем другом не тревожась?

Мой отец успел еще узнать об убийстве герцога Энгиенского; в последнем собственноручном письме, которое я от него получила, он говорил об этом злодеянии с болью и гневом.

Я жила, не ведая тревог, как вдруг обнаружила у себя на столе два письма, извещавшие, что отец мой тяжело болен. От меня всё скрывали; я не знала, что курьер, привезший эти письма, привез также и весть о смерти батюшки. Я тотчас отправилась в Женеву, надеясь на благополучный исход, и надежду эту я сохраняла, несмотря на все обстоятельства, которые должны были ее отнять. Когда же, прибыв в Веймар, я узнала правду, неизъяснимый ужас овладел мною наравне с отчаянием. 401Я поняла, что отныне у меня нет более опоры на земле, что душе моей отныне придется искать ободрения только в себе самой. У меня оставалось в жизни много привязанностей, однако ни одно существо не пробуждало во мне того восхищения, смешанного с нежностью, какое вызывал батюшка; власть его надо мной не имела себе равных. Горе, величайший из пророков, возвестило мне, что никогда более сердце мое уже не исполнится такого счастья, как в те времена, когда о судьбе моей пекся этот человек, чья чувствительность не знала предела; после апреля 1804 года все бедствия, обрушивавшиеся на меня, неизбежно представлялись мне следствиями этой утраты. При жизни батюшки я страдала только от мук, причиняемых воображением, ибо в жизни действительной он всегда отыскивал способы уберечь меня от несчастий. После его смерти мне пришлось самой противостоять судьбе, и остатком душевных сил обязана я лишь надежде на то, что он молится за меня на Небесах. 402Движимая не дочерней любовью, но знанием сокровенных глубин его характера, я смею утверждать, что не видела человеческого существа, стоявшего ближе к совершенству. Не будь я убеждена, что есть жизнь и за гробом, я лишилась бы разума от мысли, что такой человек перестал существовать. Чувства его и мысли всецело принадлежали вечности, и потому, стоит мне испытать ощущения, возвышающие меня над самой собой, как я, кажется, вновь слышу его голос.

Горек был мой путь из Веймара в Коппе 403; я завидовала всем живым существам, попадавшимся мне навстречу: птицам и даже мухам; я молила подарить мне еще один день, один-единственный день, когда батюшка мог бы поговорить со мной, пожалеть меня; я завидовала деревьям, чей век так долог. Однако смерть неумолима, и это повергает человеческий ум в смятение; все мы знаем о смерти, но это не уменьшает силы удара, ею наносимого. Мы приближались к дому батюшки, когда один из моих друзей показал мне облако, похожее на огромную мужскую фигуру; оно скрылось за горизонтом, и мне показалось, что само Небо напоминает мне таким образом о том, кого я потеряла. Ибо огромны были заслуги этого человека, который ни единого разу не предпочел самые насущные свои интересы самой ничтожной из своих обязанностей и у которого достоинства были так тесно связаны с добрым сердцем, что он мог бы обойтись без принципов, а принципы были так тверды, что он мог бы обойтись без доброго сердца. Из всех характеров этот составлял наиболее разительную противоположность характеру Бонапарта, и, не питай я безотчетной ненависти к этому врагу человечества и Господа, я возненавидела бы его лишь потому, что преклонялась перед батюшкой.