Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Французские писатели оказали Европе важную услугу, внушив большинству государей дух умеренности и любовь к словесности. Однако именно почтение, которое люди просвещенные питали к французскому уму, послужило причиной тех заблуждений, которые в течение долгого времени вели Германию к гибели. Многие немцы полагали, что солдаты корсиканца несут с собой идеи Монтескье, Руссо, а порой даже Вольтера, меж тем как если подручные Бонапарта и вспоминали порою о мнениях этих великих людей, то двигало ими исключительно желание отбросить то, что они именовали предрассудками, а вовсе не намерение отыскать единый источник возрождения общества. 364Однако весною 1804 года в Берлине и на севере Германии имелось немало старинных поклонников Французской революции, которые еще не успели заметить, что Бонапарт ненавидит основные принципы этой революции сильнее, чем представители старинной европейской аристократии. 365

В ту пору я имела честь познакомиться с принцем Людвигом-Фердинандом, чье воинское рвение было так сильно, что не позволило ему пережить первые бедствия отечества. 366Исполненный пыла и энтузиазма, он, однако, чересчур страстно искал, за неимением славы, сильных впечатлений бытия. В Бонапарте его более всего возмущала привычка клеветать на тех, кого он боялся, и на всякий случай чернить в глазах общества даже тех, кто служил ему верой и правдой, с тем чтобы еще сильнее привязать их к себе. Принц часто говорил мне: «Одно дело убивать, другое — уничтожать нравственно; этого я стерпеть не могу». 367Вспомните, что мы с принцем познакомились в то время, когда Бонапарт, обожающий втаптывать в грязь человеческое достоинство, подчинил себе все европейские газеты, когда он охотно пользовался возможностью называть на страницах этих газет отважнейших бойцов трусами, а женщин безупречнейшей нравственности — презренными особами, причем ни те, ни другие не могли ни опровергнуть эти оскорбления, ни отомстить за них.

Между тем до Берлина начали доходить слухи о заговоре Моро, Пишегрю и Жоржа. Вне всякого сомнения, вожди республиканской и роялистской партий страстно желали свергнуть первого консула и помешать ему, провозгласив себя императором, установить во Франции порядок еще более деспотический; однако этот заговор, послуживший поводом для бесчисленных злодеяний Бонапарта, был задуман им самим; он управлял заговорщиками с дьявольским искусством, которое следует описать во всех подробностях.

Он отправил в Англию якобинца, который мог заслужить право вернуться на родину, только оказав важные услуги первому консулу. Человек этот, звавшийся Меэ, явился среди эмигрантов, словно Синон, представивший себя жертвой греков, среди троянцев. Эмигрантам, с которыми он имел дело, недоставало ни пороков, ни талантов для разоблачения плутней такого рода. Поэтому Меэ без труда ввел в обман одного старого епископа, одного отставного офицера и нескольких бывших государственных мужей, управлявших страной в ту пору, когда никто еще не ведал о существовании партий. Позже он написал брошюру, где весьма остроумно высмеял всех, кто ему поверил и кому в самом деле следовало бы возместить отсутствие проницательности твердостью убеждений и держаться подальше от человека, запятнавшего себя дурными деяниями. Всем нам случалось ошибаться, однако того, кто вел себя коварно и жестоко, может простить лишь Господь Бог; лишь он один читает в сердцах достаточно ясно, чтобы понять, в самом ли деле человек переменился. Человеку же следует навсегда проститься с другим человеком, если тот потерял право на его уважение. Агент Бонапарта, притворявшийся его врагом, утверждал, что во Франции есть множество недовольных, готовых поднять восстание. Он ввел в заблуждение даже английского посланника г-на Дрейка. Подданному Великобритании не следовало бы иметь никакого касательства к интригам, измышленным сообща пособниками якобинцев и слугами тирана. 368

Жорж и Пишегрю, всей душой стоявшие за Бурбонов, тайно приехали во Францию и сговорились с Моро, который желал отстранить от власти первого консула, не посягая, однако, на право французской нации самостоятельно избирать форму правления. 369Пишегрю рассчитывал поговорить с генералом Бернадотом, но тот отказался, ибо ему не нравилось, как ведется дело: он хотел быть уверенным, что Франция сохранит конституционные свободы. Моро, человек, наделенный безупречной нравственностью, неоспоримым воинским талантом и умом в высшей степени справедливым и просвещенным, позволил себе в разговорах жарко порицать первого консула прежде, чем подготовил всё для его свержения. 370Для человека благородного весьма естественно выражать свои мнения, не задумываясь о последствиях, однако действия Моро слишком живо занимали первого консула, и потому подобное поведение не могло не погубить генерала. Бонапарту требовался предлог для того, чтобы арестовать человека, выигравшего столько сражений; предлог отыскался если не в делах, то в речах Моро. Но зачем было первому консулу разжигать заговор против самого себя, грозивший ему столькими опасностями? Все дело в том, что он нуждался в предлоге для перемены формы правления; что же касается заговорщиков, то он не сомневался, что сумеет вовремя их остановить.

В ту пору Франция еще сохраняла республиканские формы; люди называли друг друга «гражданами», а между тем повсюду царила самая ужасная несправедливость, та, что освобождает одних от власти законов, а других отдает во власть беззакония. Счет времени велся, как прежде, по республиканскому календарю; правительство хвастало мирными отношениями со всеми странами континентальной Европы; Законодательному корпусу предписывалось, как он делает и поныне, составлять отчеты о проложенных дорогах и каналах, о построенных мостах и фонтанах — благодеяниях, которые ровно ничего не стоят главе правительства, собирающего налоги с собственной страны и со всей Европы без счета. Одним словом, не существовало никакой явной причины для перемены порядка вещей, при котором Франция, как утверждалось, наслаждалась совершенным благополучием. Требовалось сослаться на заговор, в который были бы замешаны англичане и Бурбоны, разжечь таким образом пыл сторонников Революции и с их помощью, якобы для предотвращения возврата к Старому порядку, ввести во Франции порядок ультрамонархический. Замысел этот кажется весьма сложным, между тем суть его была весьма проста: следовало внушить революционерам, что их интересы в опасности, а затем предложить им помощь и защиту в обмен на окончательный отказ от былых принципов; именно так Бонапарт и поступил.

Впрочем, игру он вел весьма рискованную; ведь враги, которых он под рукою подстрекал к мятежу, могли его убить. Они и в самом деле убили бы его, однако Англия, на которую Бонапарт сотню раз обрушивал самые страшные оскорбления, неизменно отказывалась устранить этого предводителя ада и даже в самых трудных обстоятельствах сохраняла в сношениях с ним верность христианским принципам. Жорж положительно утверждал это на допросе, да и позже первый консул не раз имел случай убедиться в благородстве англичан. Они во всем вели себя по-рыцарски и не считали, что нравственные правила, которые нельзя нарушить ради частных интересов, могут быть попраны во имя интереса государственного. 371