Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Я попросила Жозефа узнать у брата, могу ли я отправиться в Германию; ведь я нуждалась в покровительстве французского посла или, по крайней мере, хотела знать наверное, что, высланная из Франции как иностранка, за границей не подвергнусь преследованиям как француженка. Ответа я ожидала на постоялом дворе в двух лье от Парижа, не смея возвратиться в город.

Я провела там день; ответа не было. Не желая дольше оставаться в трактире и тем самым привлекать к себе внимание, я двинулась вдоль парижских застав в поисках другого постоялого двора, который бы также находился от города на расстоянии двух лье. 344Эта скитальческая жизнь в виду столицы, где жили мои друзья и находился мой собственный дом, причиняла мне боль, которую я не могу вспомнить без содрогания. Как сейчас вижу комнату, у окна которой я стояла с утра до вечера, тщетно ожидая посланца императора; тысяча тягостных мелочей — неизбежных спутниц несчастья, чрезмерное великодушие одних друзей, тайный расчет других — все это вселяло в мою душу тревогу столь мучительную, что я не пожелала бы ее ни одному врагу, за исключением деспота, бывшего моим гонителем. Наконец, письмо, на которое я возлагала последнюю надежду, прибыло. Жозеф прислал мне превосходные рекомендательные письма, адресованные берлинским властям, и пожелал счастливого пути тоном самым благородным и самым ласковым.

Итак, настала пора ехать. Бенжамен Констан — тот самый друг, которого исключили из состава Трибуната, 345человек острого ума — вызвался сопровождать меня, однако он любил Париж не меньше моего, и сознавать, что он жертвует мне своим благополучием, было мучительно. 346Чем дальше уносили нас лошади от столицы, тем сильнее я страдала; когда кучера похвалялись быстрой ездой, я не могла сдержать вздоха: так мало радости доставляла мне их услужливость. Я проехала сорок лье, так и не придя в себя. 347Наконец мы прибыли в Шалон, и тут Бенжамен Констан, призвав на помощь свой изумительный ум, сумел хотя бы на несколько мгновений рассеять владевшее мною уныние. 348

Назавтра мы вновь двинулись в путь и добрались до Меца, где я хотела остановиться и дождаться вестей от батюшки. В Меце я провела две недели 349и повстречалась там с любезнейшим и умнейшим из людей, рожденных Францией совместно с Германией, — г-ном Шарлем де Виллером. 350Наслаждаясь его речами, я, однако, еще сильнее тосковала о том, чего лишилась, — о парижском обществе, где собеседники чувствуют и говорят в полном согласии друг с другом.

Обращение со мною Бонапарта возмутило батюшку; мысль о том, что его родных изгоняют, точно преступников, из страны, которой он служил верой и правдой, была для него нестерпима. Он сам посоветовал мне провести зиму в Германии и возвратиться в Женеву не раньше весны. Увы! увы! Я рассчитывала поделиться с ним теми новыми идеями, какими обогатило бы меня это путешествие. Уже много лет он часто повторял мне, что с миром его связывают одни только мои рассказы и письма. Ум его отличался такой живостью и проницательностью, что беседа с ним не только доставляла удовольствие, но и подстегивала мысль. Я смотрела вокруг, чтобы живописать ему увиденное, слушала, чтобы повторить услышанное. С тех пор как его нет со мной, я вижу и ощущаю вполовину меньше, чем когда стремилась порадовать его картиною моих впечатлений.

Как только мы приехали во Франкфурт, моя дочь, которой в ту пору исполнилось пять лет, опасно заболела. 351Во Франкфурте у меня не было ни единого знакомого. Все кругом говорили на чужом языке; врач, лечивший мою девочку, не знал французского. 352О! Как страдал за меня батюшка! Какие письма он мне присылал! Сколько медицинских советов, переписанных его рукой, получила я из Женевы! Ни у одного человека чувства и разум не пребывали в таком согласии; ни один человек не сострадал так живо, как он, невзгодам своих друзей, не приходил так охотно им на помощь, не выбирал так тщательно способы их поддержать, одним словом, не был во всякую минуту так достоин восхищения. Я говорю все это по зову души, ведь батюшке теперь нет дела даже до суда потомков.

Приехав в Веймар, 353я немного воспрянула духом, ибо недостаточное знание языка 354не могло помешать мне понять, что здешние края изобилуют умственными богатствами, каких не сыщешь во Франции. Я научилась читать по- немецки, я беседовала с Гёте и Виландом, превосходно владевшими французским. Я поняла, как чиста душа и как велик талант Шиллера, хотя он изъяснялся по- французски с большим трудом. Общество герцога и герцогини Веймарских нравилось мне чрезвычайно, и я провела в Веймаре три месяца, в течение которых изучение немецкого языка довольно занимало мой ум, чтобы не позволить ему вконец истерзать меня. 355

Затем я переехала в Берлин 356и познакомилась там с пленительной королевой, на которую обрушились впоследствии такие страшные несчастья. 357Король встретил меня радушно; вообще должна признаться, что за полтора месяца, проведенные в этом городе, я не услышала ни единой жалобы на несправедливость властей. Я по-прежнему убеждена, что всякой стране потребны конституционные формы, которые обеспечивали бы ей, с помощью постоянного волеизъявления нации, те преимущества, какими при правлении монархическом она бывает обязана лишь доброте короля, занимающего престол. 358В царствование того государя, который правит ею ныне, Пруссия располагала всеми этими преимуществами, однако общественный дух, развившийся впоследствии под влиянием невзгод, 359здесь в ту пору еще не зародился. Военный режим мешал общественному мнению войти в силу, а отсутствие конституции, которая позволила бы каждому быть ценимым согласно его достоинствам, лишало государство талантливых слуг, способных встать на его защиту. Милость короля, беззаконная по определению, не может возбудить в подданных дух соревнования; 360нередко случайности придворной жизни отстраняют человека выдающегося от кормила власти и выдвигают наверх человека ничтожного. Вдобавок в странах, где королевская власть не знает ограничений, на удивление велико могущество привычки; король почитает справедливым сохранять за каждым отведенное ему место; случаи, когда человека уволили бы из гражданской или военной службы за неспособность исполнять свои обязанности, были в Пруссии наперечет. Неудивительно, что французская армия, составленная почти полностью из людей, которые выросли из земли, словно солдаты Кадма, и которых Французская революция закалила так же, как закалили аргонавтов зубы ужасного дракона, 361одерживала победу за победой! Неудивительно, что она теснила прусских генералов, не умевших воевать иначе как по старинке! 362Честный король, не имеющий счастья — я намеренно прибегаю именно к этому выражению — опираться, как в Англии, на выборный парламент, из страха употребить во зло свою безграничную власть, руководствуется во всех своих действиях исключительно привычкой; меж тем в нынешние времена следует забыть все старые обыкновения и полагаться только на силу характера и ума. Впрочем, все сказанное не мешало Берлину быть одной из счастливейших и просвещеннейших европейских столиц. 363