Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Во всех департаментах началось голосование по вопросу об Империи; точно так же, как при обсуждении пожизненного консульства, всех, кто вообще не выставил своего имени в книге записей, причислили к проголосовавшим «за»; немногим смельчакам, дерзнувшим написать «нет», отказали от места. 441Г-н де Лафайет, неизменный защитник свободы, вновь, как и прежде, оказал сопротивление тирании, 442поведя себя тем более достойно, что страна храбрецов разучилась уважать отвагу Об этом следует упомянуть, ибо ныне во Франции самые бесстрашные воины поклоняются божеству страха. Бонапарт не пожелал даже подчиниться монархическому закону о престолонаследии; право назначать наследника он, подобно восточным деспотам, оставил за собой. В ту пору он не имел детей и не желал предоставлять какие бы то ни было права своим родным. Поднимая их на высоту, о которой они наверняка даже не мечтали, он одновременно порабощал их посредством хитроумных декретов, которые сковывали цепями их недавно воздвигнутые троны. 443

В 1804 году 14 июля еще оставалось праздничным днем, 444ибо Империя, если верить заявлениям властей, сберегала все благодеяния Революции. Бонапарт провозгласил, что бури лишь укрепили его правление. Он уверял, что престол императора охранит свободу, твердил на все лады, что прочный государственный порядок во Франции есть залог покоя для Европы. В самом деле, вся Европа, исключая одну лишь славную Англию, признала новый сан Бонапарта; законные государи, наследники древних королевских родов, согласились звать его братом . 445Известно, как отблагодарил он их за эту роковую снисходительность. Если бы он искренне желал мира, даже старому королю Георгу, человеку в высшей степени порядочному, в чье царствование Англия процветала как никогда, пришлось бы признать его ровней. Однако через несколько дней после восшествия на престол Бонапарт произнес слова, пролившие свет на все его замыслы: «Вольно им отпускать шутки насчет моей новой династии; не пройдет и пяти лет, как она сделается самой старой во всей Европе». 446С тех пор он стремился к этой цели неустанно.

Чтобы добиться своего, Бонапарту требовался предлог, и очень скоро предлог этот отыскался: началась борьба за свободу морей. 447Бонапарт прекрасно знал, что слова эти лишены смысла, что заключение мира положит конец вынужденному господству Англии на море, ибо ей не от кого будет защищаться; мир же этот находился в руках Бонапарта: ведь Англия не требовала ничего, кроме независимости континентальных наций. Однако трудно даже вообразить, как легко оказалось поднять умнейший в мире народ на борьбу за глупейшее в мире дело. Контраст этот был бы совершенно необъясним, если бы мы не знали, что роковое соединение дурных принципов и злополучных происшествий лишило несчастную Францию понятий о религии и нравственности. Без религии человек не способен на самопожертвование, а без нравственности никто не говорит правды и общественное мнение постоянно идет по ложному пути. Оттого, как мы уже сказали, даже у тех, у кого достает отваги подумать о своей чести, не хватает мужества вести себя по совести, и, выказывая в поступках своих замечательный ум, люди даже не задумываются о цели этих поступков.

Взойдя на престол, Бонапарт не имел уже необходимости предпринимать что бы то ни было для укрепления своей тирании внутри страны. Франция покорилась ему, и если могущество его с тех пор лишь увеличивалось, то причиной тому естественные следствия деспотизма — бесконечное унижение подданных и беспредельная наглость их повелителя. Однако в эту пору Бонапарт предпринял первые попытки вслед за Францией поработить всю Европу. Однажды он сказал, что, дабы потрясать воображение французов, надобно каждые три месяца совершать что-либо новое. Не знаю, счел ли он необходимым покорять чужие страны ради того, чтобы держать свою в рабстве и тревоге, однако полагаю, что в этом случае он ошибся, приписав собственное свое беспокойство всей нации; что же до французов, они так страстно желали счастья, даруемого покоем, что с радостью приняли бы его от кого угодно, даже от тирана.

Франция уже в ту пору мечтала о мире ничуть не менее пылко, чем теперь, после десятилетней смуты; 443однако разве интересовался этот человек чаяниями других людей и разве не суждено было ему разрушить благополучие старой Европы? Впрочем, ненависть, которую он пробудил даже в душах самых немощных, помогла континенту воскреснуть к новой жизни.

Государи, которых Бонапарт замыслил свергнуть, были все без исключения люди глубоко порядочные. Они не отличались ни политическим, ни военным гением, но народы под их властью наслаждались счастьем, и, хотя большая часть европейских стран не признавала конституционных принципов, философические идеи, уже полвека распространявшиеся во Франции, одержали в этих странах верх над нетерпимостью и деспотизмом.

Екатерина Вторая и Фридрих Второй стремились заслужить уважение французских писателей; 449императрица и король, которые силою своего гения могли поработить все и вся, прислушивались к мнению людей просвещенных и искали способы покорить его своему влиянию.

Два десятка лет назад люди имели возможность беспрепятственно путешествовать по всей Европе; Французская революция на время нарушила этот благословенный порядок, 450однако умы естественным образом клонились в ту пору к приятию либеральных идей. Ничьи личные и имущественные права, пожалуй, не были ущемлены. Французские революционеры могли хотя бы сказать в свою защиту, что они желают позволить всем людям развивать свои способности, что зависимость всего народа от воли одного человека несправедлива и что национальное представительство есть единственный способ навечно сохранить за каждым те блага, какими может на время наградить его добродетельный государь. А что мог сказать Бонапарт? Разве даровал он иностранным нациям больше свободы? Ни один европейский государь не позволил бы себе в течение года совершить столько наглых беззаконий, сколько Бонапарт совершал ежедневно. Он вынуждал европейские народы променять их покой и свободу, их язык, законы и состояние, их кровь и их детей на несчастья и стыд, на утрату национальной независимости и всеобщее презрение. Одним словом, он взялся за создание европейской монархии, меж тем для рода человеческого нет угрозы страшнее, ибо неизбежным следствием такой монархии становится вечная война. 451

Бонапарту не по душе ни одно из мирных искусств; он умеет управлять лишь с помощью насилия; он любит сражения, потому что забавляет его лишь насильственное вмешательство в ход событий. Единственное невольное движение души, на которое он способен, — это всепожирающая жажда деятельности. Боги ада толкают его вперед; не знаю, сумеет ли он, при всей своей ловкости, остановиться, даже если захочет. Порой он давал себе передышку, но раз и навсегда сказать: «Довольно!» — он не в силах; характер его, чуждый всем остальным творениям Господним, подобен греческому огню, 452который ничто в мире не способно погасить. 453