Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Хотя мне предписали держаться от Парижа на расстоянии не меньше сорока лье, путь мой лежал через Орлеан — город весьма унылый, в котором, однако, жили благочестивые особы, избравшие его своим прибежищем. Я не решилась увидеться с кем-либо из местных жителей, но позволила себе прогуляться по улицам; остановившись у памятника Жанне д’Арк, я подумала: «Без сомнения, в ту пору, когда ока освободила Францию от владычества англичан, Франция была куда более свободной, куда более французской, чем ныне». 498Странное чувство испытываешь, гуляя по городу, где не знаешь ни единой души. С неким горьким наслаждением сознавая свое одиночество, смотрела я на Францию, которую покидала, возможно, навсегда; я не произносила ни слова, всей душой отдаваясь созерцанию. Прохожие порой останавливались подле меня, ибо лицо мое, должно быть, невольно обличало страдание, однако очень скоро они вновь пускались в путь, ведь чужое горе в этой стране уже давно стало делом привычным. 499

В пятидесяти лье от Швейцарии по французской земле тянется цепь цитаделей и тюрем; целые города здесь служат темницами людям, лишившимся свободы по слову одного человека, рабам несчастья, влачащим свои дни в неволе вдали от мест, милых их сердцу В Дижоне пленные испанцы, отказавшиеся дать клятву не вредить Франции, в полдень приходили на городскую площадь погреться в лучах солнца, которое почитали за земляка; с бесконечным изяществом кутались они в изорванные плащи и гордились нищетой — плодом собственной их неподкупности; они находили удовольствие в страданиях, роднивших их с бедствиями неустрашимого их отечества. 500Иной раз они входили в кофейню, чтобы перелистать газеты и попытаться за ложью врагов разглядеть судьбу друзей; лица их оставались недвижны, но не бесстрастны; видно было, как воля смиряет силу. В Осонне жили пленные англичане; накануне один из домов загорелся: пожар был потушен благодаря мужеству пленников. Испанцы томились в плену и в Безансоне. 501В тамошней крепости вместе со ссыльными французами жила благородная особа, прибывшая сюда, дабы не разлучаться со своим отцом. Ангел доброты, она уже давно и невзирая ни на какие опасности разделяла участь того, кто дал ей жизнь. 502

На границе Франции и Швейцарии высоко в горах высится замок Жу, в котором содержатся узники, чья судьба неизвестна подчас даже их родным. Именно в этой тюрьме погиб от холода Туссен-Лувертюр; он страдал не безвинно, ибо сам был жесток, однако разве император, обещавший сохранить ему свободу и жизнь, имел право обречь его на смерть? 503В тот день, когда я проезжала в виду замка Жу, погода стояла отвратительная; я думала об этом негре, внезапно перенесенном в Альпы, ставшие для него ледяным адом; 504я думала о других, более благородных узниках, как о тех, что томились в этой тюрьме некогда, так и о тех, что не покинули ее и по сей день; мне приходило на ум, что, попади я в одну из подобных темниц, я осталась бы в ней навсегда. Ничто не способно так ясно показать тем немногочисленным народам, что еще наслаждаются свободой, на какую неволю осуждены все человеческие существа под властью Наполеона. В любых других деспотических государствах сохраняются обычаи, законы, верования, на которые монарх, каким бы самодержавным он ни был, покушаться не дерзает, но во Франции и в Европе, покорившейся Франции, все создано заново, а потому прошлое здесь никому и ни в чем не служит порукой; здесь всякий вправе опасаться всего чего угодно и надеяться на все что угодно, ибо все зависит от умения не прогневить человека, дерзающего видеть в себе и только в себе венец всего рода человеческого.

Воротившись в Коппе «с попорченным крылом», подобно лафонтеновскому голубку, я увидела над отчим домом радугу; я дерзнула принять этот символ завета на свой счет; 505за время печального моего путешествия не случилось ничего, что бы этому воспрепятствовало. В ту пору я почти смирилась с мыслью провести остаток дней в родительском замке, не отдавая в печать никаких сочинений, однако, принеся в жертву таланты, какими, льщу себя надеждой, одарили меня Небеса, надобно было, по крайней мере, обрести счастье в привязанностях семейственных и дружеских; меж тем вот как устроилась частная моя жизнь после того, как меня отлучили от литературы.

Первое письмо, полученное мною от префекта Женевы, 506гласило, что обоим моим сыновьям впредь до особого разрешения полиции запрещен въезд в Париж. 507Император наказал их за желание говорить с ним обо мне. Таковы понятия нынешнего правительства о морали: оно стремится разорвать узы семейственные, дабы покорить всё и вся воле императора. Говорят, не один генерал признался, что, прикажи ему император утопить жену и детей, он не колеблясь исполнил бы приказание. 508Иными словами, генералы эти любят деньги, которыми награждает их император, сильнее, чем семью, данную им природой. Примеры подобного образа мыслей многочисленны, редки лишь люди, достаточно бесстыдные, чтобы высказывать эти мысли вслух. Сознание, что моя участь отягощает судьбу моих сыновей, едва пересекших порог взрослой жизни, терзало мне душу. Одно дело — самой не сворачивать с пути, избранного под воздействием заветных убеждений, и совсем другое — видеть, как страждут по твоей вине другие люди; в этом случае почти невозможно не усомниться в собственной правоте. Впрочем, сыновья мои великодушно отняли у меня возможность в чем-либо себя упрекнуть; наше мужество укрепляла память о моем отце.

Очень скоро префект Женевы прислал мне второе письмо: от имени министра полиции он требовал, чтобы я возвратила оставшиеся у меня корректурные листы моей книги: министр совершенно точно знал, что у меня конфисковали, а что мне удалось сберечь; его шпионы работали на совесть. 509В ответном письме я подтвердила, что сведения, которыми он располагает, вполне достоверны, однако я не могу и не хочу предоставить этот экземпляр в распоряжение властей, ибо он находится за пределами Швейцарии. Впрочем, я прибавила, что обещаю не издавать эту книгу на континенте; дать подобное обещание мне было нетрудно: разве нашлось бы на континенте хоть одно правительство, которое дерзнуло бы разрешить публикацию книги, запрещенной императором?

Спустя немного времени префекта Женевы отправили в отставку, причем все были уверены, что произошло это по моей вине. 510Между тем префект ни на йоту не отклонился от приказов начальства, ибо хотя и принадлежал к числу самых порядочных и просвещенных людей во всей Франции, но, служа императору, почитал своим долгом повиноваться ему неукоснительно. Мне, однако, мысль о том, что я являюсь или слыву виновницей отставки такого человека, причинила дополнительную боль. В Женеве все общество сожалело о нем, и, лишь только прошел слух, что он впал в немилость из-за меня, все, кто претендовал на какие-либо должности, стали обходить мой дом стороной, точно чумной барак. Конечно, у меня оставалось здесь больше друзей, чем смогла бы я отыскать в любом провинциальном городе Франции, ибо в Женеве сохранились великодушные чувства, зародившиеся во времена свободы; однако трудно даже вообразить, какую тревогу вселяет сознание, что визит к вам может причинить вред вашим гостям. Прежде чем позвать того или иного знакомого к себе, я вначале тщательно изучала все его родственные связи; обнаружив, что у человека, которого я пригласила к обеду, есть кузен, который ищет места или уже его получил, я понимала, что рассчитывать на его приход значит ожидать от него отваги, достойной древнего римлянина.