Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Я всегда легко становилась жертвой скуки; я совсем не умею занять себя чем-либо в пустые часы, предназначенные, кажется, для занятий умственных… 857

Книга «Десять лет в изгнании» — это рассказ Жермены де Сталь не только о себе, но и «о времени», об истории. В этом смысле мемуары г-жи де Сталь можно поставить в один ряд с такими сочинениями, как «Замогильные записки» Шатобриана, «Поэзия и правда» Гёте или «Былое и думы» Герцена. Однако, как ни значителен в книгах такого рода исторический план, личность автора играет здесь роль первостепенную. В автобиографическом повествовании герой предстает изображенным изнутри. Отзывы окружающих остаются за пределами книги, а между тем они представляют немалый интерес. Книга «Жермена де Сталь в воспоминаниях современников», будь она составлена, являла бы собою довольно толстый том. Предлагаемая подборка портретов писательницы далеко не полна, но достаточно репрезентативна. Люди самых разных национальностей, разного возраста и убеждений изображают г-жу де Сталь на редкость схоже, выделяя одни и те же черты (разве что оценивают они эти черты подчас диаметрально противоположно).

Самым лаконичным образом выразил свое мнение о французской писательнице К. Н. Батюшков в известном эпистолярном отзыве: «Дурна, как черт, и умна, как ангел». [1] Батюшков К. Н. Сочинения. М., 1989. Т. 2. С. 226–227 (письмо к сестре от 9/21 августа 1812 г.). Этот контраст невыигрышной внешности и замечательного ума, некрасивого лица и неподражаемого умения вести беседу подчеркивают все: французы, русские, австрийцы, немцы.

Бенжамен Констан, многолетний возлюбленный г-жи де Сталь, в автобиографической повести «Сесиль» вывел ее под именем г-жи де Мальбе:

«Она была скорее приземиста, нежели высока ростом, чересчур плотна, чтобы быть стройной; черты неправильные и чересчур резкие, цвет лица далекий от совершенства, прекраснейшие в мире глаза, красивые руки, ладони, пожалуй, слишком большие, но отличавшиеся ослепительной белизной, великолепная грудь, чересчур скорые движения и чересчур мужественные позы, нежный голос, от волнения срывающийся на редкость трогательным образом, — все это вместе поначалу производило самое неблагоприятное впечатление, однако стоило г-же де Мальбе заговорить и оживиться, как лицо ее исполнялось неодолимой прелести. Ум ее, каким не может похвастать ни одна женщина, а возможно, и ни один мужчина, был, когда дело шло о предметах серьезных, исполнен не столько изящества, сколько силы, а когда речь заходила о предметах, связанных с чувствами, обнаруживал величавость и трогательность». [2] Constant В. Œuvres completes. Tübingen, 1995. T. 3/1. Р. 256.

Сергей Семенович Уваров — человек иной национальности, иных политических взглядов, вдобавок не питавший к г-же де Сталь особой любви, — описывает ее в 1851 году, через четыре десятилетия после их знакомства, подчеркивая тот же самый контраст: «Невысокого роста, полная, она была одета в зеленое платье, усыпанное крупными золотыми звездами; на груди красовалась огромная миниатюра — портрет Неккера. Черные, как смоль, кудри выбивались из- под малинового тюрбана; плечи укутывала небрежно накинутая шаль; в руке она держала веер — любимую свою игрушку, которую при необходимости заменяла листом бумаги. Всё вместе, как нетрудно заметить, имело вид довольно странный, вдобавок у платья, по тогдашней моде, талия была очень высока, что придавало всей фигуре вид массивный, неуклюжий и нимало не напоминавший Коринну на Мизенском мысу. […] Наконец, чтобы довершить ее портрет, скажу, что прекрасные и очень живые черные глаза, равно как круглые и очень белые руки, служили ей неоспоримым украшением, тогда как все остальное было вульгарно и едва ли не уродливо» [3] ОПИ ГИМ, ф. 17, оп. 1, № 129, л. 7 об. — 8; ориг. no-фр.; «Коринна на Мизенском мысу» (1819) — полотно Ф. Жерара. Ср. другой перевод в изд.: Дурылин. С. 233; здесь же, с. 232–242 и 251–263, см. историю знакомства Уварова с г-жой де Сталь в Вене в 1808 г. и их размолвки. Список сокращений см. в конце книги. . Высказав всё не слишком лестное по поводу внешности г-жи де Сталь, Уваров переходит к ее манере говорить и общаться с людьми — и тон его тотчас меняется: «Собеседника с первой минуты поражали неожиданная естественность ее языка и простота ее выражений; в речах ее не было ни манерности, ни деланности, ничто в них не выдавало сочинительницу; она говорила обо всех предметах с одинаковой легкостью, и разговор этот был разговором хорошего общества, к которому не примешивались никакие неологизмы; если какой-либо незадачливый собеседник выказывал намерение заговорить с г-жой де Сталь о литературной ее репутации, она тотчас переводила разговор на другую тему», когда же речь заходила о вещах возвышенных или злободневных, г-жа де Сталь «пускала в ход все разнообразные богатства своего великолепного красноречия». [4] ОПИ ГИМ, ф. 17, он. 1, № 129, л. 8 об.

Еще один венский знакомец г-жи де Сталь, связанный с нею чувством взаимной симпатии, — знаменитый острослов, военный и литератор князь Шарль- Жозеф де Линь (1735–1814) незадолго до смерти вспоминал: «Лицо у нее было нехорошо: рот и нос совсем некрасивы. Зато восхитительные глаза блестяще умели выразить все возвышенные и энергические мысли, рождавшиеся в ее голове; красивы были у нее руки; поэтому она старалась привлечь к ним внимание собеседника и вертела ветку тополя с двумя-тремя листьями, чье шуршание, говорила она, вторит ее речам. Речи же эти были совершенно замечательны: она рассуждала на любую тему с чудесной легкостью; говорила живо, взволнованно, поэтично: чем шире был круг ее слушателей, тем выше воспарял ее гений. Она чувствовала себя непринужденно лишь в обществе людей, способных ее оценить; но в этих случаях была поистине великолепна». [5] La Garde. T. 1. P. 215–216. Рассказ князя де Линя запечатлен мемуаристом, который сам общался с г-жой де Сталь в Вене в 1808 г.; о Лагарде и другой его книге, посвященной пребыванию г-жи де Сталь в Вене, см. примеч. 817 (здесь и ниже, помимо особо оговоренных случаев, имеются в виду примечания к основному тексту книги). Следует подчеркнуть, что оба венских собеседника г-жи де Сталь упоминают ту ее привычку, о которой знал от кого-то из очевидцев и Пушкин: «Она [г-жа де Сталь] сидела на первом месте, облокотись на стол, свертывая и развертывая прекрасными пальцами трубочку из бумаги» ( Пушкин. Т. VIII. С. 151). Кузина г-жи де Сталь, г-жа Неккер де Соссюр, в своем биографическом очерке о писательнице возводит эту привычку к ее детским годам: Жермена Неккер с детства любила вырезать из бумаги королей и королев и разыгрывать трагедии; поскольку родители ей это запрещали, она занималась этим тайком; отсюда ее привычка свертывать в трубочку кусочки бумаги и листья (см.: ОС. T. 1. P. XXIV). Впрочем, объяснение князя де Линя, по-видимому, ближе к действительности; ср. сходное мнение (выраженное более резко) в письме Ростопчина к Александру I от 26 июля / 7 августа 1812 г.: «Поиграв умом и показав прекрасные руки, г-жа де Сталь уехала из Москвы» (РА 1892. Кн. 2. С. 438; ориг. по-фр.). Прославленному князю де Линю вторит свидетель куда менее известный — служащий венского книгопродавца Шаумбурга, а затем личный секретарь Луи Бонапарта Ф. Греффер, также видевший г-жу де Сталь в Вене в 1808 году: «Говорила она одна: она импровизировала, как ее Коринна. Все молчали, все внимали ей одной. Вначале ее терпели, потом венцам начало казаться, что дольше так продолжаться не может; и тем не менее все шло, как прежде… Она не была ни красива, ни очаровательна. Но дело заключалось не в этом. Что сказать о ее глазах и руках? Они вызывали зависть… Невозможно представить себе, сколько жизни, блеска, выразительности было в ее глазах, точно так же как невозможно описать глаза Наполеона. Эти глаза следовало видеть, следовало чувствовать; в них выражалась душа… Имея такие глаза, г-жа де Сталь могла не прибегать к кокетству… Венцы до сих пор говорят: „Прошло 38 лет со времени приезда г-жи де Сталь“». [6] Цит. по: Trtnik. Р. 321; воспоминания Греффера датируются 1845–1846 гг.