Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

141Талейран в своих «Мемуарах» признает, что «настоятельные просьбы» г-жи де Сталь немало способствовали его назначению министром. Более подробно рассказал об этом эпизоде в своих мемуарах сам Баррас. Дело происходило в июле 1797 г.; Сталь уже несколько раз заговаривала с могущественным членом Директории о Талейране и о необходимости устроить его на службу; она представила Талейрана как человека, «обладающего всеми пороками старого и нового порядков, человека, который имел и будет иметь доступ во все политические партии, а значит, способен стать для правительства бесценным агентом». Поэтому, сказала Сталь, его нужно сделать министром иностранных дел. Баррас, наведя справки, сообщил просительнице через несколько дней, что кандидатура Талейрана вызвала отвращение у всех остальных членов Директории; тем лучше, отвечала, если верить Баррасу, г-жа де Сталь, — значит, он будет верен вам лично. В конце концов, продолжает Баррас, г-жа де Сталь явилась в Люксембургский дворец и, рыдая, сообщила, что если Талейран немедленно не будет назначен на пост министра иностранных дел, он утопится в Сене. Талейран в самом деле пугал свою приятельницу перспективой самоубийства: по возвращении из Америки он занял у нее 24 000 франков и быстро их растратил; меж тем других средств к существованию у него не было. Поскольку члены Директории выбирали министров открытым голосованием, то в результате сложного торга 16 июля 1797 г. Талейран все-таки набрал три голоса из пяти и смог начать политическую карьеру, дававшую ему возможность, по его собственным словам, произнесенным в тот знаменательный день, «составить огромное состояние — огромное, колоссальное, гигантское» (см.: Barras. Т. 2. Р. 443–465, 478); талейрановскую версию этого эпизода см.: Талейран. С. 137–139. На посту министра иностранных дел Талейран пробыл до 20 июля 1799 г., а затем, назначенный управлять этим же министерством 22 ноября 1799 г., оставался в этой должности до 9 августа 1807 г.

142Сохранившиеся письма Талейрана к г-же де Сталь опубликованы в изд.: Revue d’histoire diplomatique. 1890; все они полны самых нежных чувств к адресатке.

143Личное общение г-жи де Сталь с Талейраном возобновилось в эпоху Реставрации; больше того, она имела возможность «отомстить» ему самым великодушным образом: в июле — сентябре 1815 г. Талейран возглавлял кабинет министров, а затем был отправлен в отставку и сохранял за собой лишь придворную должность обер-камергера; однако после того как 18 ноября 1816 г. на приеме у английского посла он публично осыпал оскорблениями министров из кабинета Ришелье, и прежде всего любимца короля Людовика XVIII Эли Деказа, он впал в немилость и получил приказание больше не появляться при дворе. Немилость, постигшая Талейрана, не помешала, однако, г-же де Сталь навестить его, «дабы показать, как следует держать себя с друзьями, на которых обрушились невзгоды; г-н де Талейран предал меня при Бонапарте; противоположность нашего поведения забавляла меня — вот месть не хуже любой другой» (письмо к Веллингтону от 23 ноября 1816 г.; цит. по: Pange. Р. 67). Меж тем в начале 1800-х гг. Сталь переживала обиду на Талейрана гораздо более остро. Тогдашняя ее месть выразилась в том, что она придала некоторые черты министра иностранных дел коварной и циничной героине романа «Дельфина» (1802), г-же де Вернон, которая «в глубине души ничего не любила, ни во что не верила, ничем не смущалась и помышляла лишь о том, как бы преуспеть» («Дельфина», ч. 1, письмо 7); свои же собственные черты Сталь придала несчастной жертве козней г-жи де Вернон, Дельфине. Прототип г-жи де Вернон не был секретом для современников (см.: Remacle. Р. 428); не возражал против отождествления с нею и сам Талейран, который, по преданию, отозвался об этом романе следующим образом: «Говорят, г-жа де Сталь изобразила нас обоих переодетыми в женское платье». По-видимому, именно это имела в виду Сталь, когда 27 марта 1803 г. писала Жозефу Бонапарту: «Говорят, что г-н де Талейран наконец изволил узнать себя в г-же де Вернон» (цит. по: Staël G. de. Delphine. Genève, 1987. T 1. Р. 34–35).

144Опала, о которой говорит здесь Сталь, — разумеется, не та, которая упомянута в предыдущем примечании. Поскольку над «Десятью годами в изгнании» писательница работала в 1811–1813 гг., до начала эпохи Реставрации, то в данном случае речь идет о немилости, в которую впал Талейран в последние годы правления Наполеона: отставленный с поста министра иностранных дел в августе 1807 г. из-за разногласий с императором (Талейран считал необходимым прекращение войны и сближение Франции с Англией и Австрией), эксминистр пребывал в полуопале; император не доверял ему — и правильно делал, если учесть тайные отношения, в которые Талейран начиная с 1808 г. вступил с русским императором Александром.

145Ср. устный рассказ Сталь о Талейране, переданный анонимным мемуаристом в записке о пребывании писательницы в Стокгольме: «Г-жа де Сталь говорила: „Г-н де Талейран был человек умный и острый на язык, однако он не умел написать ни одной страницы, где мысли его были бы изложены связно и четко. Когда Ревбель, не любивший его, хотел сыграть с ним шутку, он вызывал его на долгий разговор, а дослушав его речь до конца, говорил: „Директория полностью согласна с вашим мнением; мы просим вас пройти в соседнюю комнату и записать ваши соображения“. Не было случая, чтобы Талейран не сослался на мигрень, лишь бы этого не делать“. Наследный принц [Бернадот], который тоже не любит записывать свои мысли собственноручно, отвечал г-же де Сталь: „Полагаю, сударыня, что г-н де Талейран, как и многие другие, не горазд писать и что перо не поспевает за быстрым его вдохновением и за озарениями его ума. Сколько я помню, речь, в которой он сообщил Учредительному собранию о смерти Мирабо и которая снискала столь большой успех, была сочинена не кем иным, как вами, сударыня!“» (цит. по: Riordan S. М. Un manuscrit inédit sur le séjour de Mme de Staël à Stockholm // CS. № 48. Р. 84–85). Молва приписывала г-же де Сталь также участие в подготовке доклада о народном образовании, который Талейран произнес на заседаниях Учредительного собрания 10, 11 и 19 сентября 1791 г. и на который сама она сослалась в предисловии ко второму изданию ОЛ (см.: О литературе. С. 63; DAE-1996. Р. 90); впрочем, доклад этот приписывали самым разным мыслителям той эпохи, а сам Талейран в своих «Мемуарах» открыто признается, что пользовался советами «образованнейших людей своего времени» (см.: Lacour-Gayet. Р. 144–145). То обстоятельство, что тексты, подписанные его именем, Талейрану на самом деле не принадлежат, отмечают многие мемуаристы, оценивая этот факт по-разному, в зависимости от их отношения к герою воспоминаний. Так, ненавидевший Талейрана Шатобриан произносит приговор: «Неспособный самостоятельно написать ни строки, господин де Талейран нанимал сведущих людей, которые работали на него: когда, зачеркнув и переправив все, что не нравилось хозяину, его секретарь наконец составлял депешу во вкусе министра, тот переписывал ее своей рукой» ( Шатобриан. С. 577). Напротив, под пером боготворившего Талейрана князя П. Б. Козловского та же черта предстает едва ли не добродетелью: «Мало кто из государственных людей был так невежествен, как г-н де Талейран […] Однако […] он с таким вниманием слушал поучительные речи своих собеседников, его способность впитывать знания была так велика, а умение подводить итог услышанному так сильно развито, что он усваивал себе сокровища, находимые таким образом, сообщая им притом форму столь оригинальную и индивидуальную, как если бы он сам почерпнул эти сведения из источников. Он с трудом мог написать письмо, но из различных, совершенно несходных набросков создавал целое столь безупречное, что его можно было уподобить правильным узорам калейдоскопа» ( Козловский П. Б. Социальная диорама Парижа. М., 1997. С. 134). Самыми большими специалистами по приданию письменной формы идеям Талейрана были два его подчиненных в министерстве иностранных дел: начальник первого, северного, отделения барон Дюран де Марёй и начальник второго, южного, отделения граф д’Отерив; особенным умением превращать бесформенные черновики Талейрана в связные и логичные тексты, впрочем, точно выражавшие мысль министра, отличался Дюран (см.: Lacour-Gayet. Р. 412–414).