Александр Рогозин - Трассирующие строки

Ответсекретарь газеты Капитолина Павловна, одинокая пожилая женщина, приняла Яшина как родного, постелила на диване редакторского кабинета. Редакция переезжала в Заплавное, а здесь должна была размещаться фронтовая газета. В Средней Ахтубе обосновалась и газета флотилии — «За родную Волгу». Начальник политотдела Бельский приказал Яшину помочь выпустить первые номера.

Утром Яшин понес свои материалы в редакцию, там встретил замполита Северной группы Лемешко. Лемешко сразу заметил, что Яшина знобит, и взял с собой на базу. А вечером они прибыли на «Усыскин», рассчитывая на ужин и теплую каюту. «Там хорошие ребята, не пропадешь», — сказал Лемешко.

Конечно, политотдельцев обязаны были встречать, кормить, предоставлять все условия для работы и быта. Нерадушие могло дорого стоить командиру и комиссару корабля — всегда можно найти недочеты в агитационной и воспитательной работе. Но при первой же встрече понятно было, кто принимает от сердца, а кто — по долгу.

Командиром «Усыскина» был капитан-лейтенант Кузнецов. Он прославился тем, что его корабль первым во флотилии 24 августа ударил прямой наводкой по фашистам в районе Рынка.

Политработников Кузнецов встретил сам, у трапа, дружески пожал руку Лемешко, тот представил ему Яшина.

Яшину дали отдельную каюту. Температура была больше тридцати восьми. Дневальный принес ужин, а следом за ним в каюту зашел комиссар канлодки Гриценко. Достал бутылку водки: «для таких случаев и держу». Пили вместе. Гриценко хотелось поговорить, но вскоре почувствовал, что поэта «ведет», ему не до разговоров о Есенине и Демьяне Бедном. Простился, оставил Яшина одного.

Канлодка стояла «на парах», вдоль стенки каюты проходили обжигающе горячие трубы. Было тепло, если не жарко. Порывы ветра за окном, мокрый берег Ахтубы, поскрипывающие корабельные снасти, сама война — все, что было за переборкой, вдруг показалось Яшину в полудреме далеким, почти не имеющим к нему никакого отношения.

Утром Яшин проснулся от страшного грохота. Это били по Сталинграду корабельные пушки. «Усыскин» поддерживал огнем корабельной артиллерии группу полковника Горохова. Бои шли на территории завода «Красный Октябрь». Радисты и шифровальщики были на постоянном дежурстве. Канлодка получала от армейцев координаты и работала артиллерией по указанным квадратам. Немцы не раз пытались засечь координаты корабля, посылали «юнкерсов» и «хейнкелей», но после стрельбы лодка меняла позицию и оставалась неуязвимой. Немцы решили использовать свою дальнобойную артиллерию. Рассчитали, откуда летят снаряды и начали ответный огонь еще в то время, когда работала артиллерия канонерки. Видеть корабль они не могли, имели только расчетные данные по его расположению и точность их стрельбы оказалась небольшой. Снаряды начали падать на левом берегу Ахтубы, в районе Безродного. В Безродном оставались жители, на горе, в помещении старой школы — госпитали. Все это нельзя было подвергать опасности и Кузнецов в последующие дни стал выбирать позиции канлодки подальше от села.

Самой эффективной была стрельба с использованием корректировочного поста. В составе экипажа канонерок была группа корректировщиков. Моряки выдвигались на передний край, в окопы к армейцам, и непосредственно во время боя корректировали стрельбу при помощи переносной радиостанции. Точность увеличивалась во много раз. Но корректировочный пост постоянно был под угрозой захвата противником. Порой, меняя позицию, корректировщики даже не знали, на чьей территории находятся — нашей или вражеской. Отсиживались где-нибудь в кювете, пока наши или фрицы не проявляли себя. Самое важное было — сохранить рацию. Без нее все подвиги бессмысленны.

Армейские командиры норовили использовать моряков-корректировщиков как разведчиков, посылали вперед, поближе к немцам. Мол, для точности стрельбы. Морячков, конечно, было жалко, но не так, как своих.

А немцы устраивали за корректировщиками настоящую охоту. И, обнаружив, снарядов не жалели, долбили до конца. Один корректировщик заполз с рацией под подбитый танк на нейтральной полосе, и работал оттуда. Когда немцы вытеснили наших, вызвал огонь на себя. Прямого попадания в танк не случилось, немцы несколькими снарядами с канонерки были разбросаны. Моряка контузило. Пришел в себя ночью от того, что кто-то трогал его: «Дяденька, дяденька…». Мальчишка из местных вывел к своим.

Когда Яшин попал на «Усыскин», первый командир корректировочного поста лейтенант Телепаев был в госпитале — множественное осколочное ранение. Его заменил лейтенант Шичко.

Позывной «Усыскина» был «Волга». И моряки очень гордились радиограммой: «Волга» — молодец! Генерал-полковник Еременко».

Во время стоянки на якоре в обязанности бакового матроса входило наблюдение за тем, что происходит по носу корабля. Яшин заметил, что время от времени матрос подает какой-то сигнал, и моряки бросаются в шлюпку. Оказывается, по Ахтубе плыла глушеная рыба. Оглушить ее могло еще с ночи, на Волге, когда немецкие артиллеристы охотились за бронекатерами.

На второе утро, чувствуя в себе еще некоторую слабость, Яшин подошел к матросу, присел на кнехт. Напряженно начал смотреть вперед. Очень хотелось увидеть рыбу. «Товарищ старший политрук, вон… — матрос вытянул руку вперед, — дерево к воде наклонилось, так чуть правее». Яшин видел это дерево, но в окулярах бинокля нашел его не сразу. Правее в воде колыхалось светло-серое пятно.

— Рыба? — спросил Яшин.

— А то. И еще какая…

Яшин попросился у вахтенного офицера взять ее. Сел в шлюпку, уже почти оттолкнулся от борта. Матросы кинули сачок. «Как это я сразу о сачке не подумал, — мелькнуло у Яшина, — мог бы опростоволоситься». Со шлюпкой он управлялся неплохо — научился еще в Покровском затоне. Выгреб вперед, наискосок, выровнял шлюпку. Когда до рыбины оставалось метров десять, бросил весла, взял в руки сачок и вышел на нос.

Матросы высыпали смотреть, как поэт будет брать рыбу. Яшин поднял сачок, и теперь отчетливо было видно, плывет крупный сазан. Постояв с полминуты, Яшин сообразил, что шлюпку несет течением, так же как и сазана, потому он и не приближается. Яшин спиною почувствовал насмешливые взгляды матросов. Шагнул назад, сел на банку, положил сачок возле себя. Сделал несколько гребков, не вставая, прямо с борта, подвел сачок под рыбину и перевалил в шлюпку.

Задуманная Яшиным поэма имела размах, как имели размах те августовские и сентябрьские дни битвы. В отличие от Ораниенбаумского плацдарма, куда Яшин попал во время позиционных боев, здесь ему довелось увидеть и пережить самое трагическое — бомбежку города и наступление немцев.