Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Есенин сразу спросил, не ставит ли он Галю в неудобное положение своими ночёвками.

Она спокойно ответила:

— Нет.

С 27 августа Есенин периодически являлся туда спать, но вещи ещё не перевозил — едва ли в той комнатушке было место для есенинских чемоданов. Да и Назарова пока не съехала.

На разных стенах в комнате Бениславской висели два портрета — Есенина и второго Сергея — Покровского.

— Это кто? — поинтересовался Есенин.

Галя — девушка безупречно честная и с великим достоинством — спокойно ответила: человек, с которым близка.

Есенин кивнул и ничего не сказал.

Так и спал — под чужим портретом.

Поначалу Сергей и Галина близких отношений не возобновляли: он заявлялся к ней как к другу. Ему показалось, что здесь, даже под фотографическим приглядом любовника Бениславской, ночевать всё-таки проще, чем с родным Толей — но при чужой семье, в Богословском.

Целуя Галю в щёку и покидая утром комнату в Брюсовском, Есенин шёл обедать, кормить неотвязного Приблудного, потом отправлял Ваню гулять куда глаза глядят и направлялся к Миклашевской.

Встречал её после репетиций; куда-то шли, иногда ужинали вместе, но по большей части гуляли.

Он давно уже ни за кем так не ухаживал.

Она казалось задумчивой, спокойной, почти ласковой — но нельзя было даже подумать о том, что к ней можно прикоснуться.

Сам не заметив, Есенин всерьёз влюбился.

Говорил ей: «Я с вами, как гимназист».

Его удивляла её последовательная недоступность; но странным образом всё это ещё и радовало — казалось каким-то таинственным, по-настоящему поэтичным.

Ничего лучшего после периода, ознаменовавшегося стихами «Пей со мной, паршивая сука…», и придумать было нельзя.

В том августе к Есенину придут строчки: «Что ж так имя твоё звенит, / Словно августовская прохлада…»

Вскоре напишется целый цикл чудесных чувственных стихов, который получат название «Любовь хулигана».

Миклашевская его будто укротила, смирила.

Есенин при ней, словно воспроизводя её настрой, вёл себя тише, мягче, говорил чуть слышно.

Раз зашли в студию Сергея Конёнкова.

К удивлению хозяина и вопреки уже сложившимся традициям, Есенин там не балагурил, не шумел и тем более не требовал вина.

Конёнков всё косился: не заболел ли наш Серёжа?

(Когда приводил Зинаиду или Айседору, всё было иначе.)

На следующей прогулке Есенин с Миклашевской заглянули в недавно открытый кабачок «Нерыдай».

Застали там группу молодых артистов, что вскоре станут цветом советского театра, а следом и кинематографа: 22-летний играющий в труппе Мейерхольда Игорь Ильинский — будущий Серафим Огурцов из рязановской «Карнавальной ночи», 23-летний Михаил Жаров из того же театра — будущий Жиган из «Путёвки в жизнь» и киномилиционер Анискин, 21-летняя Рина Зелёная — певица и актриса петроградского «Балаганчика» и будущая знаменитая миссис Хадсон из «Приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона».

Все трое уже прославились комедийными, напористыми, эксцентричными театральными ролями, но при Есенине стихли и смотрели на него во все глаза. Он был очарователен, остроумен, светел и смешлив. Необычная компания провела вместе пару часов, все остались без ума от Есенина.

Если бы всем этим людям, включая Миклашевскую, сообщили, что́ этот поэт вытворял совсем недавно в мировых столицах, едва ли они поверили бы.

Спустя пару дней ужинали в отдельном кабинете ресторана «Медведь» с Толей и Никритиной. Миклашевская пошла к уличному телефону позвонить кому-то, Есенин вдруг резко отправился за ней, словно решившись на что-то.

У него уже могло возникнуть чувство, что его неотразимость поставлена под серьёзное сомнение. На самом деле он никогда всерьёз не чувствовал себя Дон Жуаном.

Конечно же, Айседора — мировая известность, ну да. Но с ней всё ясно. Безусловно, и Вольпин, и Бениславская хороши собой. В них можно влюбиться. И тем не менее…

Да, его Зина свела с ума целого Мейерхольда. И Ганин тоже по ней сох.

Зато Мариенгоф в ней вообще ничего не находил.

Но вот появилась возле Есенина женщина безоговорочно великолепная — даже Мариенгоф не мог найти причины иронизировать над Миклашевской, — и тут же Есенин обнаружил, что ему для победы чего-то недостаёт.

Он был уверен, что возьмёт стихами, ибо что может быть лучше стихов? Но Миклашевская, безусловно, очарованная Есениным — иначе зачем она с ним гуляла изо дня в день? — могла рассуждать иначе.

Примерно так.

Вот Сергей — он был женат на Зинаиде Райх, и у них родились двое детей. Теперь Райх жена Мейерхольда, и дети живут с другим отцом. А Есенин женился на Айседоре Дункан и до сих пор является её мужем. Но кто тогда я, Августа Миклашевская? Просто подвернулась ему на пути? А у него ведь, даром что знаменитый поэт, ни крыши над головой, ни денег — одна скандальная слава. Но красивый, конечно. Золотоголовый, влюблённый… и что с ним делать потом? Как с ним жить? Таким красивым. Таким поэтом.

Возле телефонной будки Есенин попытался её обнять, привлечь к себе.

Она мягко, но неумолимо убрала его руки.

Ни она не произнесла ни слова, ни он.

Есенин вернулся за стол. Сидел притихший, не прикасаясь ни к еде, ни к вину.

Толя посмотрел на него внимательно и чуть иронично. Всё сразу понял.

В остальном всё, казалось бы, складывалось отлично.

Нужно было только найти крышу над головой, чтобы не ютиться у Гали; остальные пути казались открытыми.

Количество его читателей и поклонников стремительно возросло.

Чем бы ни завершилась встреча с Троцким, всё равно она дала твёрдое ощущение, что он, Есенин, может с полным основанием обращаться к вождям.

Наконец, в России, даже с учётом некоторых прежних прегрешений, у Есенина всё-таки не было репутации дебошира, антисемита и скандалиста.

Про есенинское хулиганство люди знали только из его стихов. Но стихи эти пока ещё могли казаться игрой, позой и, как в статье Троцкого, воспринимались с теплом и пониманием.

И вдруг — совершенная неожиданность: публикация в «Правде» от 28 августа.

Не смертельная, но ужасно обидная: фельетон Иосифа Оршера «Сергей Есенин в Америке: Личные воспоминания. Напечатано на правах декрета в „Известиях ЦИКа СССР и РСФСР“».

Оршер пародировал язвительно:

«Наш пароход (почти вдвое длиннее Тверской с Ямскими и впятеро шире Ходынки) ещё не успел подойти к берегу, как около ста тысяч человек с записными книжками и фотографическими аппаратами бросились с американского берега в воду и поплыли к нам навстречу.

Это были фотографы и репортёры.

Карабкаясь на пароход, точно желая взять его приступом, они кричали:

— Где здесь мистер-товарищ Есенин, величайший поэт, которого не было со дня сотворения мира и не будет до скончания его?