Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Не Эрлиху же держать ответ. Эрлиха Есенин очень любил, но что этот юнец мог объяснить? Души в нём было с избытком, а ума — не больше, чем у Приблудного.

Ионов для этих целей подходил.

К тому же он купил у Есенина собрание стихов — книга под имажинистским названием «Ржаной путь» находилась в стадии подготовки.

В качестве предисловия к сборнику Есенин пишет программное стихотворение, многое в его взглядах объясняющее:

Можно, конечно же, впав в излишнюю филологичность, напомнить, что прилагательное «вздыбленный» в буквальном смысле может означать «висящий на дыбе», «пытаемый». Но всё это от лукавого; торжественные эти стихи говорят совсем о другом: я, поэт Сергей Есенин, хочу разделить с вами, большевиками, наш общий праздник обновления жизни; волею судеб мне пришлось на несколько лет выпасть из всех этих процессов, но я готов вернуться и наверстать упущенное.

Эрлих вспоминает, что в начавшийся, наконец, трезвый период Есенин ежедневно сидел у Ионова в Госиздате с трёх до пяти часов вечера. Ионов много рассказывал о своём заключении, о Шлиссельбургской крепости, о ссылке сначала в Нарым, а затем в село Тутура Верхоленского уезда Иркутской губернии. Неизбежно выплывали истории из жизни иных каторжников царских времён. Понемногу на основе этих рассказов у Есенина вызревал замысел «Поэмы о 36».

С тех пор как Ленин умер, Есенин был внутренне готов к созданию советских вещей — уже не той «космической» формы, характерной для его поэтики 1917–1918 годов, а реалистических, повествовательных, имеющих прямое отношению к тому, что на самом деле происходило. Нужен был только сюжет — и вот, кажется, нашёлся.

13 июля состоялось ещё одно удивительное путешествие из разряда: ах, нам бы в тот день в ту компанию.

Всероссийский союз писателей зафрахтовал пароход для путешествия из Ленинграда в Петергоф. Билеты на рейс продавались — по всему городу висели афиши.

Главными выступающими значились вернувшийся из эмиграции Алексей Николаевич Толстой и Сергей Есенин.

Помимо них присутствовали и символист Владимир Пяст, и Всеволод Рождественский, и вся есенинская свита — Иван Приблудный, которому тоже предоставили право выступить, и компания имажинистов.

С утра на готовом отчалить пароходе уже собралась публика, все литераторы прибыли — не было, как обычно, только Есенина.

Толстый и важный администратор в необычайном волнении носился туда-сюда по палубе, высматривая кудрявую голову, — и, наконец, с облегчением обнаружил Есенина в сопровождении друзей, тащивших ящик пива.

Впрочем, когда Есенину, уже усевшемуся на палубе, кто-то из сотоварищей — скорее всего, Приблудный — поднёс открытую бутылку, тот отреагировал неожиданно:

— Пошёл вон, пока я тобой палубу не вытер…

И когда тот безропотно удалился, резюмировал сам для себя:

— Как можно пить в такое утро…

Было солнечно, хорошо.

Мемуаристы один за другим повторяют: несмотря на то, что Толстой своими сатирическими рассказами довёл слушателей до гомерического хохота, выступавший уже под вечер, но всё ещё трезвый Есенин сразу отыграл своё — публика ликовала, плакала и обожала.

Свой кус славы выхватил и Приблудный, нисколько не обидевшийся на прилюдное унижение: и читал своё на этот раз с успехом, и, пытаясь Есенину угодить, после выступления веселил народ, став на этот вечер, что называется, душой компании. Готов был на всё что угодно, лишь бы Есенин взъерошил ему волосы, за ухом почесал, простил, приголубил.

Простил, приголубил — тот взвился ещё пуще: неизвестно, чему смеялись больше — рассказам Толстого или шуткам Приблудного.

Но в какой-то момент Есенин утомился этим весельем и пропал.

Бросились искать; никто, кроме Всеволода Рождественского, не нашёл.

Есенин был в матросском кубрике и пел, подыгрывая себе на баяне, собственные стихи на собственную музыку.

Кажется, он уже догадался, что, положенные на мелодию, стихи становятся доходчивее и проще достигают сердец тех, кто к чтению не привык.

Матросы, свободные от вахты, благоговейно слушали Есенина.

Уже зная, что он в состоянии покорить людей, любящих и понимающих поэзию, Есенин остро хотел быть обожаемым людьми, книг не читающими, — а таковых всегда большинство.

Рождественский пишет, что в промежутках между куплетами Есенин замечательно импровизировал на баяне, поражая мастерством владения инструментом.

Тальянку Есенин освоил ещё в Константинове, а затем при случае доучивался, взяв в руки баян.

Есть несколько свидетельств, что он и гитарой немного владел.

Судя по всему, история примерно такая же: ещё в Константинове он в какой-то мере освоил балалайку, выучив элементарные переборы и поняв принцип игры на струнных, а потом, где мог, подглядывал, как это делается.

Мелодии для своих стихов Есенин, скорее всего, строил на основе каких-то народных песен.

Известно, что как минимум три своих стихотворения Есенин положил на музыку и время от времени пел.

На пароходе он исполнял «Не жалею, не зову, не плачу…».

Существовал есенинский мелодический вариант стихотворения «Годы молодые с забубённой славой…».

Мелодию к стихотворению «Вечер чёрные брови насопил» Есенин придумал вместе с сёстрами Катей и Шурой.

Есенин-исполнитель и Есенин-композитор — темы необычайно волнующие, но, увы, не имеющие никаких перспектив раскрытия.

Не велись граммофонные записи ни его игры на баяне, ни пения; мелодии сочинённых им на свои стихи песен не были зафиксированы на нотном стане.

Мы знаем только, что у него был приятный хрипловатый тенор; и пение его, и сами песни неизменно нравились всем, кто их слышал.

Тогда, на пароходе, из матросского кубрика его с баяном вызвали на палубу, и он там устроил целый концерт.

И вообразить невозможно: Есенин — поющий, бард с баяном.

В двадцатых числах июля Клюев засобирался в свою Вытегру.

Купил билет на пароход, отходящий рано утром.

Есенин обещал его проводить. Но ещё с вечера начали выпивать: Приблудный, Чапыгин, поэт Игорь Марков, ещё кто-то.

Чапыгин в ночи начал волноваться, что Есенин зальётся через край и они не смогут на прощание обнять крестьянского собрата Николая Алексеевича. Однако Есенин оставался на ногах. Ещё часа в три ночи они отправились на пристань у Литейного моста искать пароход и дожидаться его отплытия.

Когда разыскали, уже рассвело.

Явился, наконец, Клюев.

Перенёсшая всю ночь на ногах компания понемногу редела, Приблудный — и тот куда-то запропал (потом стало ясно, куда); но Есенин был всё ещё странно бодр.