Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Вот доярки, телятницы, свинарки и устроили товарищескую вечеринку. Наварили, напекли и это все печеное и вареное на коллективный стол снесли. Хлопцы и свою долю в сумке принесли.

Прихватили и бубен, скрипку, гармонь.

Пропели за столом «Правда, дівчино, правда, рибчино…», а потом казачка лихо станцевали… А за казачком — метелицу.

Танцевали молодые, а затем пошли вприсядку и старые.

Хорошо танцевать гуртом!

К чему мы все это ведем? А ведем мы вас к танцплощадке.

Скажем, подошли и смотрим — стоит столб. На столбе громкоговоритель. Возле столба танцы…

Танцуют под радиоло-громкоговорительную музыку… Что-то гремит, ухает, скрипит…

Говорят, это модернизированный танец — «ковбойская коза-дереза». Чтобы ты, значит, танцевал и разные фигуры ногами и рогами выделывал…

Танцплощадка небольшая, огорожена железяками. Ей-ей, напоминает загон.

Вот, значит, туда, в середину, и впускают желающих потанцевать.

Плата за вход скромненькая — тридцать копеек с носа. Шестнадцать тебе лет или пятнадцать — безразлично. Гони тридцать! Перешел ты в пятый класс или не перешел, давай тридцать — и пожалуйста залетай.

Аудитория — молодежь. Есть совсем юные, а есть и подростки.

Заходит в эту танцевальную ограду девушка и ищет пары. Ждет, с кем бы потанцевать.

Подходит юноша — ростом бог не обидел. В стиляжной пижаме, в узеньких синеньких брючках, подходит к девчонке:

— Детка, сбацаем?

Начинают стильно «бацать». Черт его побери!

Вот выказывали чудеса — и руками, и ногами…

Изгибались и выгибались… «Джентльмен» то приседал, то ястребом взмывал вверх. У бедной девушки под самыми облаками ножки дрожали.

Глянешь и подумаешь: где же та краса людская?

А вот те… Те, что на голове длинные хвосты носят. И крутят здесь, и вертят…

Вы спрашиваете, чем крутят, чем вертят?..

Да тем же самым, о чем и вы подумали.

Постоял я минут двадцать, каюсь. Всю ночь черти снились.

Снилась какофония…

А какая же у нас чудесная музыка! Какие прекрасные народные танцы! А где они? Нет их на танцплощадках!

Так вот, едем мы в хорошем автобусе и по хорошей дороге. Асфальтированной, по той, что через Диканьку проходит. Едем — радуемся. Радуемся потому, что богатеем. Беседуем.

— Все у нас есть, — говорит симпатичный сосед. — Зайдите в любую хату — одно удовольствие. И радио, и электрика. И всякие шкафы, шифоньеры… И диваны, и стулья, и столы… Не стесняются люди, есть что и на стол поставить. Белый хлеб на стол подают. Конечно, есть что и к хлебу подать. И уж извините, не без того, как говорят: «Эх! Да оно бы и не мешало!..»

В дороге как в дороге. Всякие разговоры бывают — кто и что приобрел, кто и что продавал и куда деньги спрятал.

Одна тетенька советовала:

— Лучше всего деньги прятать за пазухой. Никакому бесу и в голову не придет, что именно там открылся филиал сберкассы…

Другая тетенька тайничок устроила в самом надежном месте.

— Прячьте, — говорит, — ниже ложечки. Ни один черт туда не залезет.

— Залазят, кума! Ей-богу, босяк и там нащупает. Вот послушайте меня, старуху. Послушайте да и подумайте. Откормили мы подсвинка. Хорошего поросенка вырастили! Повезли в Гадяч и продали. Сегодня пошел четвертый месяц, как продали. Мой Ефим и говорит: «Явдоха, отнеси деньги на почту и положи в сберкассу!» — «Отстань, говорю, не болтай черт знает что! Вот где у меня касса!» Взяла, завернула деньги в тряпочку, закрутила узелком и веревочкой привязала ниже ложечки. Затянулась, извините, даже дышать тяжело стало. На зеленой неделе собрались мы да и поехали с дочкой снова-таки в Гадяч, на базар. Модельные туфли покупать. И что я, дурочка, хотя бы половину денег не сдала в сберкассу? Как будто в то время на меня что-то нашло. Не сдала — вот и все. Так с полным узелком и поехала. Хожу по базару — да лап! Ложу — да хвать! — ощупываю, на месте ли деньги. А какой-то жулик и заметил. Кружит возле меня и кружит. «Чтоб ты, думаю, кругом света закружился». Ходил он, ходил, да как рванет за веревочку — пропал поросенок! Из души выхватил… Рванул, сатанюка, думала, что и пуп оторвет…

— Ох, голубонька, правда ваша! Правда, нащупают, окаянные. Нащупают и найдут! Старший сын из Донбасса раз и второй присылал мне деньги, да продала я то то, то се. Меньшенький, Петька, и просит: «Мама, займи — отдам!» — «Зачем тебе, сын, деньги?» — «Куплю, говорит, вот то, что чихает…» — «Вот то, спрашиваю, что бегает и рычит?.. Не дам, говорю. Будешь мне во дворе кур пугать!» Не дала и не дала. Узлом завязала, в валенок запихнула и спрятала на печке под дерюгой. Кто же, думаю, будет летом валенки надевать? А он, нет на него погибели, взял и залез в валенок, — залез не ногой, а рукой! Спрятала баба в валенок на свою голову!..

— Слушай-ка, вчера на рассвете моя сваха появилась на пороге да на весь двор как закричит: «Люди добрые! Спасайте! Телка из кувшина выпрыгнула!»

— Тю!.. Из кувшина?

— Хоть тюкайте, хоть удивляйтесь, а я вам сущую правду говорю. Продала сваха телку. Хорошая телка была, в теле. Свахе бы те деньги и отнести в сберкассу. Так нет — положила в кувшин. Запихала и поставила в погребок, между сметаной и молоком. А он, видать, распроклятый, вынюхивал сметану, а нанюхал телку… За хвост — да наутек.

Симпатичный сосед отозвался:

— А я, чтобы никаких сомнений не было, чуть только копейка завелась — туда ее, в сберкассу. Чтобы не случилось, как с тем: «Ты бы так прятал, как я прятал…»

Так вот мы и говорим:

— Храните деньги в сберкассе. Удобно, надежно, выгодно!

Полтавскую галушку так просто не проглотишь. Ели мы галушки — как бы вам сказать — молитвенно.

Что это была за церемония такая, спрашиваете?

А вот какая: наварит, бывало, нам мама галушек в казане, садимся мы вокруг стола и жмем. Жали так — острую палочку загоняли в галушку, а ложкой хлебали юшку.

Казан облепляло подходящее звено — четырнадцать ртов.

Парадом командовал отец. Он брал в руки самодельную деревянную ложку и этим хлестким инструментом очень проворных к галушкам приводил в сознание, профилактично по очереди щелкая и хлопая по голове.

Особенно эта щелкалка щедро ходила по нашим лбам в праздники.

В праздничный день отец становился в красном углу и торжественно читал свою любимую «Верую во единого…». Громко читал.

— «Верую во единого бога-отца, видимым же всем и невидимым…» Ты чего ерзаешь? — Хрясь! — «…и во единого господа, Иисуса Христа, сына божьего…» Черт тебя разъерзал! — Хвать! — «…единородного, иже отца рожденного…» Тебе куда — на двор? «…Свет от света, бога истины от бога истины, рожденна, несотворенна, единосуща…» Как только молитву читать, так его черти на двор несут! «…Нас ради, человек, и нашего ради спасения сошедшего с небес и воплотившегося от духа святого и Марии-девы вочеловечшася…» Настя! Поведи на двор, а то еще за столом наделает!.. «…Распятого же за нас и страдавша, и погребенна….» Настя! Не веди на двор, поставь возле помойницы! «…И восшедшего на небеса…» Ты сопли вытри! «…И седяща одесную отца!» Слышишь — вытри. А то как терану, так одесную и сядешь! «…И паки грядущего со славою судити живых и мертвых…» Настя! Смотри, штаны расстегни! «…Его же царствию не буде конца. Исповедую единокрещение во оставление грехов…» Компот, компот с пола убери! «…Чаю воскресения мертвых…» Убери, убери, а то еще в компот напустит! «…И жизни будущего века…»