Сергей Сухопаров - Судьба будетлянина

Во второй половине 1919 г. группа «41°» распалась. Основной причиной стал отъезд Кручёных, который с 18 февраля по 21 июля 1919 г. проработав в должности конторщика на постройке Черноморской линии Грузинских казённых железных дорог, был уволен со службы за сокращением штата и позднее перебрался в Баку. Там он стал сотрудничать в возникшей тогда же Бакинской РОСТА (или: АзРОСТА), возглавлявшейся поэтом и критиком Сергеем Митрофановичем Городецким (1884–1967). В ноябре 1920 г. Грузию покинул и И. Зданевич. проживший затем год в нищете в Константинополе, а в ноябре 1921 г. сумевший «обменять константинопольскую нищету на Монпарнас». Дольше продержались И. Терентьев и К. Зданевич, однако и они после того, как в феврале 1921 г. Тифлис стал советским, в конце года уехали в Константинополь.

Впоследствии Кручёных крайне редко и неохотно вспоминал годы, проведенные им в Баку. Даже в 1960-ом г., на значительном уже удалении от тех лет и событий, он, выступая в ЦГАЛИ с докладом о Маяковском и Хлебникове, бакинскому периоду посвятил всего лишь фразу: «На Кавказе я встретился с Хлебниковым в бакинской Росте в конце 1920 г. Международная обстановка была тяжёлая. С Северного Кавказа и с Ростова-на-Дону надвигались белогвардейцы, на Волге был голод. Я написал несколько мрачноватых стихов о голоде и яде корморане». Возможно, такая немногословность объясняется и значительно меньшей продуктивностью Кручёных в сравнении с его деятельностью в Тифлисе: за эти годы он издал сборник «Мир и остальное» (1920; совместно с Хлебниковым и Т. Толстой-Вечоркой), серию из десяти книг «Мятеж» (первая из них – совместно с Хлебниковым) под маркой «41°», текст тифлисского доклада «О женской красоте», сборник «Биель» (1920; совместно с Хлебниковым), опубликовал несколько рецензий на свои издания (в соавторстве; это был его давний проверенный и успешный приём), участвовал в коллективном «революционном» сборнике «Алая нефть» (1920; в сборнике приняли участие поэты Сергей Городецкий, Георгий Астахов, Михаил Запрудный, Константин Рост. Позднее С. Городецкий вспоминал, что за цикл своих стихов в этом сборнике – «о жизни бакинских рабочих» – губернатор Баку грозил ему высылкой из города), опубликовал важную теоретическую работу «Декларация заумного языка» и другое.

Одновременно с работой в БакРОСТА. Кручёных сотрудничал в газетах «Коммунист», «Азербайджанская беднота», «Бакинский рабочий», где печатал агитационно-пропагандистские стихи – «Рабочим». «Нефть – Советроссии», «Помогайте раненому…», «Революция» и другие, написанные в ораторском стиле, несомненно, под влиянием Маяковского. И совсем уже в ином плане – скорее как метафора происходящего, а не традиционный для его стихов антиэстетизм или разработка «фактуры слова» – воспринимается его «Реквием инферно» из сборника «Мир и остальное»:

Футуристическую деятельность Кручёных – а именно 1921 года стал её концом – хорошо венчает последний ёмкий штрих: стихотворение Хлебникова о нём, – портрет-биография рембрандтовской силы, по острому замечанию Н. Харджиева, – написанное той осенью.

Прямых указаний на то, как Кручёных встретил Октябрьский переворот 1917 г. ни в его произведениях, ни в многочисленных биографических материалах (если не брать во внимание период его функционирования в БакРОСТА) нам обнаружить не удалось. Однако известно, что в конце лета 1921 г. поэт отправился из Баку в Москву, решив уехать обратно, в советскую теперь уже Россию. Почему? Ведь он мог эмигрировать на Запад, как это сделали активные участники литературно-художественной жизни на Кавказе 1915–1921 гг. И. Зданевич, Г. Робакидзе, Л. Гудиашвили, С. Рафалович, К. Зданевич, И. Терентьев (оба вскоре вернувшиеся) и многие другие, тем более, что ещё задолго до октябрьских событии он планировал съездить на несколько лет в Париж. Как ни странно, ответ на этот вопрос довольно простой: Москва, куда Кручёных стремился вернуться всеми силами, была единственным местом на всей земле, которое он не променял бы ни на какие ценности и славу. В конце концов, 17 августа 1921 г. ему удалось-таки ступить на московскую землю, одной из главных привлекательностей которой для него было существование там начинавшего оформляться под руководством Маяковского нового авангарда искусств. Да и в «Автобиографии дичайшего» (1928) Кручёных лаконично, но определённо писал: «В августе 1921 года вернулся в Москву – наиболее любимый мною город, и встретил там почти всех своих товарищей и приятелей».

За четыре года, прошедших со времени смены власти в России, в литературе произошло немало важных перемен. Она стала обретать не только иное содержание, по и другого читателя. И вот этот-то читатель почти ничего не знал про Кручёных. В этой ситуации, как бывало и раньше, в годы «Гилеи», выручил Маяковский: на свой страх и риск он организовал «приездный вечер» своего давнего соратника перед рабочей аудиторией, состоявшийся 14 сентября 1921 г. в зале Политехнического музея. На афишах сообщалось, что «предварительную экскурсию по Кручёных присутствующие совершат под руководством В. В. Маяковского». На вечере, прошедшем «очень содержательно и шумно», «отец зауми» «читал о магните поэзии, яде Корморане, камне Корборунде и пр.» 94 По воспоминаниям современников, за этот вечер оба поэта получили по пятьсот миллионов рублей каждый, а валовой сбор достиг трёх миллиардов. По тем ценам, конечно.

Современники утверждали, что у Маяковского было парадоксальное отношение к Кручёных. Так, талантливейший представитель авангарда, поэт-конструктивист Алексей Николаевич Чичерин (1889–1963) писал, что Маяковский относился к своему «футуристическому иезуиту» с какой-то стыдливой нежностью. «Не знаю, как раньше, – подчёркивал Чичерин, – но с 1921 года он отзывался о своём давнем соратнике с большим одобрением. Плохих отзывов о Кручёных я от Маяковского не слышал. Публично он всегда защищал Алексея Елисеевича от всевозможных нападок. Словом, относился к нему превосходно… Так, вероятно, Адам относился к той глине, из которой сам, по божественным сказкам, был сделан когда-то». 95