Андрей Ветер - Кино без правил

Годар сказал: «Кино – это потребность в общении с людьми, которых не видишь. Кино – лишь средство коммуникации. Кусок плёнки, видеофильм или электрическая волна – это кусок человеческого существа в определённой форме». Самое важное, на мой взгляд, в этом утверждении – «общение с людьми, которых не видишь». Это относится к любому искусству. Любой творец – живописец, литератор, кинорежиссёр – изначально обращается к тем, кого не знает и никогда, скорее всего, не узнает. Он готов общаться с теми, кого никогда не увидит. Мне могут возразить, что журналист тоже обращается к тем, кого не знает, но журналистика не есть откровение, она не может сравниваться с распахиванием сердца, она направлена на решение конкретных вопросов, а художник открывает двери своей души, ибо жаждет поделиться своей душой и через это готов слиться с необъятным миром людей, раствориться в нём, даже если этот мир не готов открыть свои объятия в ответ. Делиться своей душой «по установленным правилам» невозможно. Творец создаёт свои картины для себя и помещает в них себя, поэтому каждое произведение искусства – это жертвование себя. Жертвование – это всегда бунт против установившихся правил, отказ от общепринятого, готовность погибнуть ради истины, даже если истина ещё не найдена. Творец всегда в поиске, всегда в пути. Когда поиск окончен, творец умирает.

***

Раньше в памяти хранилось много значимых событий. Как крупные золотые самородки они лежали в ладонях. Но мало-помалу время измельчило их, перетёрло. Общий объём остался прежним, но превратился в песок, пыль, где ничего не разглядеть. Память есть, но в ней только пыль времени, никаких событий.

Какой обман! Какая насмешка над жизнью!

Я попытался вытянуть из моих соратников воспоминания о тех далёких теперь временах, но почти никто не откликнулся. Мне хотелось понять, что заставляло их участвовать в моих фильмах, моих «поглазейках». Витя Смирнов, с которым наша дружба началась в интернатские времена, продолжалась в студенческие годы и позже, написал мне: «Решил, как ты просил, написать что-нибудь про те времена, да и призадумался… С чего начать? Какие были впечатления? Ну, мне нравилось принимать участие в съёмках фильмов, так как это давало возможность обратить на себя внимание тех, кто потом их смотрел. А это было важно для меня. Мы все стремились быть поближе к тебе, бывать в гостях. И мне всегда нравились твои друзья. Мне кажется, что все чувствовали себя причастными к созданию этакой „элитной тусовки“, где народ собирается не просто так, выпить и поболтать, а поучаствовать в „действе“. И когда ты сообщал, что собираешься где-то провести очередную съёмку, каждый стремился найти возможность и выкроить время, чтобы приехать».

Если они на самом деле, как пишет Витя, стремились быть поближе ко мне, то это означает, что я мог что-то предложить им всем. Но что? Чем было кино для моих товарищей? Знаю, что не тем же, чем оно было для меня. А чем был я для них? Как бы мне хотелось понять это сегодня, когда мне не двадцать лет, а почти шестьдесят. Но я не могу вспомнить, кем я был. Важны ведь не только и не столько мои шаги, сколько то, что было за ними, что подталкивало меня, что наполняло меня. И вот этого-то я не могу вспомнить, самое главное ускользает.

В фильме «Вспоминая себя» я обращался к моей памяти будто бы из сегодняшнего дня: «Дай мне вспомнить себя»… Хочу мысленно и чувственно пройти теми же тропами, окунуться в те же тени, испить из океана тех желаний. Хочу увидеть, прикоснуться, слиться с тем, кем я был когда-то.

***

Однажды мне позвонил Йожеф Барат и сказал, что он готовит сюжет о независимом советском кино и что ему рекомендовали меня как автора вестернов, которые, как ему объяснили, в действительности не являются вестернами. Формулировка мне понравилась. Я согласился на интервью. Да разве я мог не согласиться? Такое внимание к моей персоне! Иностранный журналист! Если бы я знал тогда, что Йожеф брал интервью у Юрия Лотмана и других такой же величины представителей культуры, то я бы лопнул от гордости.

Он приехал ко мне домой, попросил включить кинопроектор и усадил меня перед киноэкраном таким образом, чтобы мой фильм проецировался на экран и на меня. Мне не довелось посмотреть тот сюжет в готовом виде, поэтому не знаю, что получилось, но я пытался объяснить, что на самом деле я не создавал вестернов. Взять для примера фильм «Вспоминая себя», там ведь речь идёт о смерти, о её повседневности и обыденности, а ковбойские шляпы и револьверы – это лишь маскарад, та внешняя форма, которая на момент создания фильма нравилась мне больше других. Мне всё ещё очень нравились вестерны, но я с удовольствием делал бы фильмы о средневековых рыцарях или древних римлянах, если бы условия позволяли, однако костюмированное кино – штука затратная. К тому времени, когда ко мне пришёл Йожеф Барат, я уже делал фильмы об окружавшей меня действительности («Дом», «Большой сон», «Охотник», «Пересилие»), но про меня упорно говорили, что я делаю вестерны и эротику. Люди любят ярлыки.

Я никогда не стремился к тому, чтобы «вписаться» в конкретный жанр, я просто делал то, что мне хотелось. Моё кино предназначалось в первую очередь для меня и моих друзей, и это определяло его «статус» – вне каких-либо установленных рамок, правил, норм. Я даже не называл себя режиссёром, потому что занимался не только режиссурой, а созданием фильма в целом – как оператор, художник, сценарист, режиссёр, администратор, монтажёр и т. д. Я бегал по магазинам в поисках киноплёнки, ламп для осветительных приборов, тканей для создания фона, склеивающей ленты для монтажа и прочей необходимой всячины. В моём сознании это и была режиссура – сделать фильм от начала до конца, пропустить через себя всё, что связано с его физическим рождением. И в этом смысле я был «неправильным» режиссёром.

Незадолго до того, как я поступил во ВГИК, я познакомился с Игорем Рукавишниковым, студентом операторского факультета. Он активно снимал музыкальные клипы и пригласил меня в качестве режиссёра помочь ему сделать клип для Вэйла Рода. Когда речь заходила про этого чернокожего музыканта и певца, журналисты непременно рассказывали о том, что он, будучи грудным ребёнком, снялся в знаменитом фильме «Цирк» (его передавали из рук в руки, когда звучала песня «Спят медведи и слоны»). Конечно, мне хотелось познакомиться с ним. Любопытство и дружеская помощь Игорю Рукавишникову, никаких денег я не получал и даже не думал об этом. Я готов был сам заплатить за такое удовольствие – попасть в настоящий павильон, увидеть всё собственными глазами, потрогать настоящую телевизионную аппаратуру. Это ли не есть подлинное счастье?! Некоторое время я присматривался, ничего не говорил, затем начал давать советы Игорю и Вэйлу – как было бы лучше снять тот или иной кусок песни, какие движения были бы удачнее, чтобы соединить при монтаже разные кадры. В одном из перерывов ко мне подошёл кто-то из друзей Игоря и спросил: «Простите, а вы кто?» – «В общем-то, никто. Игорь попросил помочь, вот я и помогаю. А почему вы спрашиваете?» – «Вы даёте очень дельные режиссёрские подсказки»… А мне было неловко называть себя режиссёром. Режиссёр – это ведь что-то другое. Режиссёр должен сидеть в кресле, указывать пальцем, а я ползал на четвереньках с вентилятором, гоняя дым по сцене, прыгал перед прожектором, пуская подвижные блики на чернокожее лицо исполнителя, катал туда-сюда тележку с телекамерой. И всё это мне безумно нравилось.