Виктор Мозалевский - Тропинки, пути, встречи [Мемуары Виктора Мозалевского]

Постараюсь посильно припомнить содержание рассказа:

Петербургский извозчик, ну из таких, каким он знаком нам по чеховскому рассказу, медленно везет зимним вечером на санках барина в собольей шубе и закутанную в меха и шали благоуханную даму, везет он их в ресторан. Извозчик мало прислушивается к словам седоков, но запоминает некий диалог (имевший для извозчика роковое значение!)

— Зачем ты меня везешь в ресторан, милый? Сегодня мне так не хочется пить. — говорит дама.

— И не надо пить, дорогая. Ну закажем что — нибудь легкое, воздушное. Какое — нибудь бургундское…

Поздно ночью, развезя по домам соответствующую партию пьяных или трезвых обывателей, извозчик отправляется в ночной извозчичий трактир и там, вытряхивая санный коврик, обретает оброненный каким — то седоком туго набитый кредитками бумажник. Он смутно вспоминает, что видел такой точно бумажник у давешнего седока в собольей шубе.

— Эх вы — укоризненно шепчет извозчик. — Вот тебе и бурхундское.

Извозчик честен. Ему удается найти собственника сокровищ, тот оказался крупным судебным работником — мировым судьей и извозчик возвращает судье утерянное. Судья в умилении от честности русского извозчика и вознаграждает эту честность кредиткой в 25 рублей.

Извозчик, однако, выходит из кабинета судьи с ощущением какой — то досады. — Что же делать с этими деньгами? Деньги эти дурные. Надо их не иначе, как пропить.

Поздно вечером он выпивает в трактире изрядное количество водки, съедает и кулебяки, и сельдь, и осетрину с хреном, но «дурные деньги» истрачены не целиком.

— Слушай, милый, обращается он к трактирному половому — А бурхундское у вас есть?

Малый удивлен таким вопросов, но отвечает.

— Вино бургундское? Найдется.

— Так подай мне кварту что ли.

— Какую такую кварту? Бутылочку прикажете?

И извозчику подали бутылку кислого бургундского вина.

«Всем известно, — говорит Аверченко, — что бургундское вино производит действие легкого изящного опьянения, но на извозчика оно подействовало ужасно.»

Он рассвирепел. Он сразу как — то познал мерзость социального неравенства, гнусность буржуазно — помещичьего строя, когда одни, моты, развратники, угнетатели грабят народ, пьют бургундские вина, а народ в унижении, в нищете, в голоде… Извозчик, взволнованный вином, тяжелыми мыслями, учиняет в трактире великий дебош и попадает в полицейский участок.

А за дебош его судит тот самый мировой судья… Судья, выслушав извозчика, признает его виновным, но после долгого раздумия, выносит оправдательный приговор, «ввиду наличия в деле смягчающих обстоятельств».

Конечно, надо бы прочитать сейчас рассказ Аверченко, чтобы понять, почему московская «харчевня Королевы Педок» [113] Название повести Анатоля Франса (в других переводах — «Харчевня королевы Гусиные лапки»). , т. е. московская пивная закружилась тогда в смехе. Но где же достать сейчас книги Аверченко, и приходится ограничиться моим скромным пересказом.

Аркадий Аверченко давно умер. Он, обуреваемый идеями Остапа Бендера, увы, как «осколок разбитого вдребезги» (название книги Аверченко о белоэмиграции) вылетел из России.

Трудно понять, почему уехал он. Он смело мог бы до конца своих дней идти по путям русской, т. н. юмористической литературы рядом с Пантелеймоном Романовым, Зощенко, да, я думаю, и Ильф и Петров не пренебрегли бы его дружеским рукопожатием собрата.

В «Синем журнале», помню блеснул в 1910 или 1911 г. мемуарами какой — то знаменитый тогда атлет — борец (забыл фамилию, что, впрочем, неважно!). Он сверкающими фразами писал, как он клал на обе лопатки других не менее знаменитых, как пьянит слава, писал о горящих глазах зрителей цирка, «женщины бросаются мне на шею.» и пр. и пр. [114] В «Синем журнале» регулярно печатались материалы о спортсменах — борцах (см., напр.: Студент А. Ш. Студент — борец о себе // 1910. № 3. С. 14; Геркулесы ХХ века. Очерки из быта «чемпионов мира» // 1912. № 10. С. 12–13; Исповедь Ваньки Каина // 1912. № 19. С. 15), но в 1910–1912 гг. не было ни одного, который печатался бы с продолжением.

Кстати сказать, тогда еще шумел пошлейший роман Арцыбашева «Санин».

Тема «клоуна», или, как сказали бы сейчас «артиста цирка», была когда — то очень модной, вдруг снова разгорелась, а Леонид Андреев и Куприн своими рассказами и пьесами подливали масла в огонь [115] Подразумевается пьеса Л. Н. Андреева «Тот, кто получает пощечины», пьеса А. И. Куприна «Клоун» и серия цирковых рассказов Куприна: «Дочь великого Барнума», «В цирке», «Ольга Сур» и др. . Нашему маленькому «клану» тема казалась пошлой, избитой, но для обитателей пивных 1911–1914 гг. она была и гвоздевой и огневой и мы все же принимали большое участие во всяких разглаголах и дискуссиях на эту тему.

Как — то уже в другом месте, в кофейной под названием «Кофейня грека» на Тверском бульваре [116] Открытое лишь в теплое время года кафе на Тверском бульваре, излюбленное место встреч московских писателей. См. о нем: Лобанов В. М. Кануны . Из художественной жизни Москвы в предреволюционные годы. М., 1968. С. 80–82. , студент Ярский с пеной у рта старался доказать незнакомцу писательского вида в черном пальто при черной пушкинской шляпе, что после шедевров «Братьев Земгано» Гонкуров, после «Гутаперчевого мальчика» Григоровича, после «Четырех бесов» Банга и «Каштанки» Чехова — много было написано пошлостей о клоунах и цирке, а «Тот» — Леонида Андреева, рассказы из жизни цирка Куприна — струи потока этой же пошлости.

Незнакомый «писатель» со снисходительно приветливой улыбкой смотрел на нас, мягко возражая Ярскому.

Уже много позже, кажется в 1914 г., узнали мы, что мимолетным собеседником нашим в кафе «Грека» был известный Киевский театральный критик П. Я. [117] Вероятно, Петр Михайлович Ярцев (1870–1930) — театральный критик и драматург. См. о нем: Петкова Г. П. М. Ярцев — забытый театральный деятель // Новый журнал. 1999. № 216. С. 186–194.

В 1912 году Валерий Яковлевич Брюсов сказал мне, прочитав в рукописи три моих рассказа: — обратитесь в «Альциону», к Александру Мелетьевичу Кожебаткину. Я говорил с ним. Может быть, он издаст ваши рассказы.

С трепетом юного Люсьена Шардона («Погибшие мечтания» Бальзака) поднимался я на лифте на IV этаж многоэтажного дома по Трехпрудному переулку, где жил А. М. Кожебаткин и там же была, в сущности, «редакция», ибо вопросы издания решал как будто он один [118] Московский адрес Кожебаткина: Трехпрудный пер., д.5/15. .

Много лет с тех пор мы с Кожебаткиным были в самых дружеских отношениях, до последних лет его жизни (он умер в 1941 г. [119] В научной литературе в качестве даты смерти Кожебаткина указывается обычно апрель 1942 г., вероятно, начиная с: Берков П. Н. История советского библиофильства. М., 1971. С. 105. ) хотя на протяжении этих почти 30 лет случалось так, что годами не встречались.