Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

– На следующей неделе никого из нас не будет дома, мы уезжаем.

– Куда, если не секрет?

– Это допрос?

– Нет, конечно… не хотите – не говорите… И все же я хотел бы понять, почему вы отказываетесь? Это же пустяк и отнимет у вас не больше часа.

– У меня нет даже часа заниматься пустяками.

– Ах, вот как! – капитан впервые повысил голос. – А если это не пустяк, если ваша помощь послужит безопасности страны?

И вдруг, без всякой видимой причины, я почувствовала облегчение. Будто кто-то Всесильный невидимой мягкой ладонью погладил меня по щеке, снял головную боль и этот отвратительный животный страх.

– Товарищ капитан, окажись моя страна в опасности, я без колебания отдам свою жизнь. Но это не тот случай, вы справитесь без меня.

– Уж позвольте судить об этом нам!

Капитан подошел к окну, раздвинул портьеры, убедился, что мы по-прежнему на Васильевском острове, и резко повернулся ко мне.

– Советский ученый обязан быть не только специалистом, он обязан быть гражданином, человеком с большой буквы! Человеком с чистой совестью. Понятно?

Еще бы непонятно, переходим к угрозам.

Приемник на все лады расхваливал доярку Нину Буйкову, надоившую по двадцать литров в день от каждой доверенной ей коровы. Капитан раздраженно вырубил его, и зеленый глаз погас. Воцарилась тишина, которую в старой русской литературе назвали бы зловещей. Наверно, она показалась зловещей не только мне, потому что щелкнул замок, и в щель внутренней двери всунулся крысиный нос начальника Первого отдела.

– Всё у вас хорошо? – осведомился товарищ Сопрыкин. – Еще нарзану не желаете?

– Всё прекрасно, – улыбнулся капитан. – Благодарю вас.

Нос исчез.

– А как продвигается ваша диссертация? – тоном усталого академика спросил капитан.

Прощай, кандидатская зарплата. Прощай, свободное расписание, библиотечный день и длинный отпуск. Похоже, что четыре года жизни псу под хвост.

– До сегодняшнего дня всё продвигалось хорошо.

– Когда намерены защищаться?

– Е. Б. Ж. осенью (Е. Б. Ж. – если буду жив, так Лев Толстой заканчивал описания планов на будущее в своих письмах).

Капитану, по-видимому, почудился мат. Он покраснел.

– Что вы сказали?

– Если не будет непредвиденных осложнений, то в ноябре.

– Осложнения, как вы выразились, целиком зависят от вас.

Наступила пауза. Разговор иссяк, и я посмотрела на часы.

– Куда вы спешите? – капитан потянулся в кресле, достал новую сигарету и стрельнул огнем зажигалки. – Допустим, вы успешно защититесь. А что потом? Собираетесь почивать на лаврах?

«Хорошо бы на лаврах, а не на нарах» – пришел в голову старый каламбур, но я промолчала.

– А почему бы вам не съездить к дяде в гости?

– Меня год назад не выпустили на конгресс в Польшу.

– Бывает, бывает. Но в данном случае я осложнений не предвижу. Вы поможете нам, а мы поможем вам…

Да, кстати, ведь вы – театралка, не правда ли? Сейчас билетов на Товстоногова или стоящих гастролеров достать практически невозможно. А у нас всюду есть бронь. Так что в случае затруднений не стесняйтесь, звоните. Поможем с билетами. – Он записал на клочке бумажки свои инициалы – С. Ф. – и телефон.

И тут меня взорвало от бешенства и унижения.

– За какую же дешевку вы меня принимаете, товарищ капитан! Даже если до конца моей жизни я не попаду в театр, мне и в голову не придет обращаться за билетами в КГБ!

– Ну и ну! – опешил капитан. – Любите же вы нас! И все же телефон возьмите. Позвоните мне насчет Улы. Я крепко рассчитываю на вашу помощь. А если до воскресенья от вас звонка не последует, разыщу вас сам.

Он встал, подал мне дубленку, вставил ключ в замок и заслонил дверь спиной.

– Я ничего не просил вас подписывать. Пока. Но наш разговор не должен быть известен ни одной живой душе… Очень рекомендую помнить об этом. – Он без улыбки протянул мне руку: – До скорого…

Щелкнул замок. Я оказалась в коридоре, среди дверей, одетых в броню.

Возвращаться на кафедру не хотелось. Мне нужно было побыть одной и как-то осмыслить происходящее. Во-первых, должна ли я делать КГБ одолжение и встречаться с Улой? С одной стороны, создается впечатление, что вся моя карьера повисла на волоске из-за этой встречи, с другой – действительно ли им так нужна Ула, чтобы вдребезги разбить мою профессиональную жизнь?

И, во-вторых, насколько серьезно предупреждение капитана держать язык за зубами? Я срочно должна была с кем-то поделиться. Разумеется, не с семьей. И Витя, и мама, как большинство советских граждан, панически боятся КГБ, и мой рассказ мог вызвать пару сердечных приступов. Но мне позарез нужен совет человека, имеющего опыт общения с этой организацией.

Я брела вдоль Дворцовой набережной, мысленно вычеркивая имена из длинного списка моих и родительских друзей. Одним – страшно признаться – я не абсолютно доверяла, других не хотела впутывать в эту историю.

Чем меньше знаешь, тем крепче спишь. И тут в уме всплыло имя: Мелетий Олегович Малышев. Вовсе не друг семьи, но много лет назад аспирант моего отца. Фантастическая биография, головокружительная карьера… За очень короткий срок стал доктором наук, профессором и парторгом исторического факультета ЛГУ.

Это случилось после празднования двадцатипятилетия победы над Германией, когда Малышев был «рассекречен». Оказалось, что во время войны он двадцать два месяца был советским разведчиком в Германии, нашим живым Штирлицем. Его подвигу были посвящены несколько радио- и телевизионных передач. Его также чествовали в ГДР, где он встречался с бывшими коллегами, теперешними сотрудниками Штази.

Внешность у Малышева была интеллигентная и очень привлекательная: светловолосый, с арийскими чертами лица и ясными голубыми глазами. Добрая улыбка, учтивые манеры, приятный голос. В общем, совершенно не кагэбэшный образ, никак не вяжущийся с его тайной, лишь недавно обнародованной профессией… Он прекрасно знал историю искусств, музыку, литературу и, обожая редкие книги, питал слабость к букинистическим магазинам. Мелетий Олегович с большим пиететом относился к моему отцу и, пока папа был жив, часто бывал в нашем доме. Но за годы, прошедшие после папиной смерти, ни разу даже не позвонил. И все же я нутром чувствовала, что он – именно тот человек, который мог бы мне помочь или хотя бы дать дельный совет. Я позвонила ему из автомата. И – о удача! – он оказался дома.

– Что случилось? – спросил Малышев вместо приветствия, когда я назвалась.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Что-нибудь срочное?

– Да…

– Ты можешь сейчас ко мне приехать?

– Я бы предпочла встретиться на нейтральной территории… Например, в Летнем саду.

– Я буду у памятника Крылову через двадцать минут, – сказал он и повесил трубку.