Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

– Тебе-то нет, а мне обязательно. И еще от двенадцати врачей.

Наутро я помчалась в паспортный стол нашего домоуправления. День был, естественно, неприемный, но в обмен на импортные колготки паспортистка отстукала форму номер шесть – о составе семьи.

К вечеру я стала обладательницей двух документов. Воодушевленная первыми успехами, я купила папку-скоросшиватель, красным карандашом начертала на нем «Франция» и заложила основу парижского старта.

Затем был совершен налет на поликлинику. Дрейфуя по регистратуре от окошка к окошку, я выклянчивала номерки и вламывалась в кабинеты под дружный вой зазевавшейся очереди.

Мой организм изучали ортопед и фтизиатр, уролог и невропатолог. Я ожесточенно глотала резиновую кишку и барий, носилась со стыдливо прикрытыми баночками, стояла и лежала под могучими рентгеновскими лучами.

Не прошло и двух недель, как доктора единодушно решили, что со стороны моих внутренних органов возражений против поездки нет. Остался пустяк – завершающая закорючка главврача. Он поднял было перо, но вдруг оно зловеще повисло в воздухе.

– А венеролог? Не вижу подписи венеролога.

– Неужели вы думаете… неужели вы только можете предположить, что… – начала я на высокой ноте, но была прервана беспощадно логическим вопросом:

– Почему мы должны вам верить на слово?

Ответа на этот вопрос не существовало, и я понуро побрела прочь.

Районный кожно-венерологический диспансер напоминал приемную исполкома, – то же покорное ожидание, такая же тоскливая безнадежность на лицах. Проведя два часа в обществе угасших, восточного вида молодых людей, я предстала перед венерологиней. Она была угрюма и бесконечно далека душой и телом от сексуальных проблем.

– Подпишите справку для заграницы, – бойко выпалила я.

– Что значит – подпишите? – изумилась врачиха. – Мы так ничего не подписываем. Вот возьмем мазки, ответ получите через неделю.

– Мазки? На что мазки?

– Гонорея, к примеру, посмотрим, что там у вас…

– У меня триппер? А может, сифилис?

– Может и сифилис, – кивнула венерологиня.

– Да вы что, серьезно? Это же бред какой-то. Сказать кому-нибудь, обхохочутся.

– Не советую преждевременно хохотать, больная. Вот окажетесь здоровой, больная, тогда и веселитесь сколько влезет.

От моей бойкости не осталось и следа. Говоря словами известного поэта, – «Потолок пошел на нас снижаться вороном».

Однако и венерологическая фортуна оказалась благосклонной. Неделю спустя было установлено, что «больная… не страдает ни одним из перечисленных в бланке венерических заболеваний».

– Итак, физически ты оказалась годной, – одобрительно сказал Витя. – А как насчет морального здоровья? Думаешь, пронесет?

Вопрос был далеко не праздный. Мою идеологическую готовность ехать к дяде должна была засвидетельствовать характеристика с работы, утвержденная райкомом партии.

– Кто мне напишет характеристику для заграницы? – обратилась я к тов. Пузыне, уловив на его лице мимолетную улыбку, спрятавшую в складках щек бесчисленные бородавки. Пузыня отходил от кассы, шурша квартальной премией.

– Сгоняй в местком, там у девочек есть готовые формы.

Новая месткомовская секретарша подняла на меня боттичеллиевские глаза.

– Вам зачем? На поруки или для очереди в кооператив?

– Не… мне для заграницы.

– В соц или в кап?

– В кап.

Мне был вручен готовый отпечатанный текст с такой финальной фразой: «Дирекция, партком и местком рекомендуют тов… для поездки в… и несут ответственность за данную рекомендацию».

Выйдя в коридор, я прочла всю характеристику. С такими добродетелями я могла быть запросто выбрана в Верховный Совет или даже занять почетное место в урне у Кремлевской стены.

Получив все подписи и украсив ксиву гербовой печатью, я начала готовиться к походу в райком. Мой школьный приятель, а ныне заведующий кафедрой истмата, приволок кучу «Блокнотов агитатора». Он же, воодушевленный бутылкой коньяка, разъяснил мне историческое значение последнего съезда и чьих-то речей. Наконец, наглотавшись валерьянки, я отправилась на собеседование, шепча фамилии коммунистических лидеров стран – членов НАТО.

Райком располагался в бывшем особняке князей… кажется, Гагариных. Мраморные амуры целили в меня свои неопасные стрелы, хрустальные подвески люстр переливались и позванивали, устланная алым ковром лестница упиралась в пальмы, колыхавшие свои ветви над гипсовым черепом основателя первого в мире…

В приемной уже толпилось человек десять. Инженер, приглашенный возводить что-то грандиозное в Марокко, нервно делал пометки в блокноте. Два доцента – посланцы во временно дружественную Гану – судорожно листали «Партийную жизнь». Музыкальный квартет – глашатаи советской культуры в Монголии – легкомысленно щебетали у окна.

Снаряжаемые в командировки товарищи исчезали за массивными дверями, а когда появлялись вновь, по их пунцовым, как из сауны, лицам нельзя было догадаться, разрешено им распространять по миру искусство и научно-технический прогресс или нет. Наконец настал мой черед.

Тринадцать персон чинно восседали по правую сторону полированного стола, композиционно напоминая «Тайную вечерю». Я деликатно присела на краешек стула напротив.

– Тов… имеет приглашение из Франции посетить дядю, – начал второй секретарь райкома тов. Гусаков. – У кого есть вопросы к товарищу?

Из моего смятенного сознания вылетели все цифры, имена и названия стран и континентов.

– Кем вам приходится ваш дядя? – спросила рыхлая дама без шеи.

– Он мне приходится дядей, – твердо ответила я.

– Не уточните ли, в каком смысле?

– В том смысле, что он брат моей матери.

– Интересно, как же ваш дядя там очутился? – раздалось откуда-то сбоку.

– Его родители увезли ребенком, – с оттенком осуждения ответила я.

Двадцать шесть глаз укоризненно смотрели на меня.

– В каком возрасте? – строго спросил Гусаков.

– В трехлетием, – укоротила я дядин возраст на четыре года, надеясь смягчить малолетством преступность его поступка.

– И когда это произошло?

– В 1915-м… за два года до революции, – исказила я горькую правду.

– И зачем же к нему ехать, если вы его даже не знаете?

– Я его знаю, он приезжал в СССР.

– Тогда тем более зачем?

А ведь и впрямь, зачем? Ни одного вразумительного довода в голове.

– Мм… я хочу познакомиться с его семьей и… посмотреть Францию.

– Интересно получается, – ехидно ввернул старичок из совета пенсионеров. – Выходит, в своей стране вы всё посмотрели.

– Нет конечно… но, видите ли, здесь нет дяди.

– Вы уже бывали в капиталистической стране? – деловито осведомился некто худой и, по-видимому, в прошлом желтушный.