Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани

С вершины Кремянца далеко видно. Если, забравшись высоко, оглянуться, то видно реку. Она называется Северский Донец. Не Северный — а Северский! Во-он он блестит! На Донец мы ходили купаться. Там — маленький пляжик. Песок у воды белый-белый. Такой белый, просто удивительно. Из-за этого песка тут построили завод оптического стекла. Ведь стекло варят из песка. Чтоб стекло получилось прозрачным, нужен белый песок. А из желтого песка стекло получится, как у шампанских бутылок, темно-зеленое.

Если подниматься на Кремянец — там очень интересно. Белая скала, меловая. И стоят несколько печек. Печки? На высокой горе? Папа сказал:

— Эти печки, конечно же, не для того, чтобы «зимой ветер согревать». А для того, чтобы из мела делать известь. От меловой скалы откалывают куски и жарят их в этих специальных печках. Тогда из этого мела получается известь.

Можно на самый верх взобраться. Смотришь с вершины Кремянца на мир — таким только птицы его видят. Конечно, теперь с самолета тоже можно увидеть даль где-то внизу, но это уже не так интересно. Ну сидишь в кресле, ну смотришь… Это как в кино: слишком далеко, и все какое-то не совсем настоящее. А вот когда своими ногами залезешь на гору… Стоишь — и ветер из-под горы дует тебе в лицо, снизу вверх! Птица совсем рядом ходит по земле и вдруг — расправит крылья и ложится на этот ветер. А потом крылья сложит чуть-чуть, наполовину, и вниз, вниз, вниз… И очень хочется расставить широко руки и полететь за ней. Но лучше не пробовать. Все-таки руки — это не крылья. Без перьев.

Оглянешься назад — там Донец блестит, за ним — лес темнеет. Посмотришь на ту сторону — там обрыв. Крутой, прямо как стена! По нему только альпинисты могут лазать. А внизу — сплошной лес, ничего, кроме леса. Может быть, в нем и прятались какие-нибудь села или даже города. Но их не видно совсем. А если смотреть не поперек Кремянца, а вдоль, то гора эта тянется и тянется и слева вдали белеет что-то. Будто башня какая-то. Далеко, не разглядеть.

— Папа, что это там виднеется?

— Это памятник Артему. Был такой революционный рабочий. Он погиб в Гражданскую войну. Ему поставили памятник на Святой горе. Гора высокая, и памятник на вершине тоже высокий, вот его и видно далеко.

— А что это за Святая гора?

— Это белая меловая гора, такая же белая, как скалы на вершине Кремянца. На этой горе построили монастырь. Поэтому гора называется Святая, и даже город около этой горы — Святогорск.

Один раз, на Первое мая, решили поехать на «маевку». В Святогорск. Завод дал машину (грузовую, конечно), много народу туда погрузилось. И мы поехали. Мы — это не все, а только старшие с папой. Приехали не в город — а в парк на берегу Донца. Взрослые, конечно, сразу постелили одеяла и стали готовить еду. А мы увидели на той стороне, прямо на склоне, старинный замок. Это и был монастырь? Он как будто не стоит, а висит как приклеенный на крутом склоне. Непонятно — то ли дома построили на крутом склоне, то ли это такая скала, а в ней пещеры с дырками вместо окон.

Потом мы с папой перебрались, не помню как, на тот берег Донца и поднялись на самый верх горы. Туда, где памятник Артему. Да, тот самый, что мы видели с Кремянца. Огромный! Юра и Сережа сразу на него полезли. Но залезли только на ботинок. А выше лезть было уже нельзя — по бетонной штанине вверх не полезешь, это как стена!

В Ленинграде мы каждое лето ездили куда-нибудь на дачу. А в Изюме решили поехать в пионерлагерь. Оказалось, что он находится где-то в бескрайнем лесу, в том самом, что мы видели с вершины Кремянца. Это был хороший лагерь — там была не слишком строгая дисциплина, мы не должны были все время ходить строем или в куче. Можно было гулять в лесу самим. Конечно, слишком далеко не пойдешь. Заблудиться никому не хочется. Но все равно, когда идешь вдвоем-втроем и никого больше нет кругом — очень хорошо. Лес был густой, темный, влажный и таинственный. В таком лесу бывает много змей. Поэтому папа перед отъездом в лагерь рассказал нам о змеях.

Бывают ужи. Их легко узнать — у них на голове два оранжевых или желтых пятнышка. Конечно, уж тоже может куснуть — но у него зубов нет и яда нет. Он просто ущипнет, как ногтями. Ну немножко больно, но не очень, не до крови. И совсем не опасно.

А бывают гадюки. Они ядовитые. Их тоже легко узнать. У них на спине черная полоса зигзагом вьется. И никаких желтых пятен. Зато шея между головой и туловищем узкая. Папа сказал, что змея сама не нападает. Ведь человек не годится ей на обед, слишком большой. Змея ловит только тех, кого может проглотить целиком. Но если наступишь ей на хвост — то не обижайся. Сам виноват. Надо же ей, маленькой, от нас, великанских человеков, защититься. А еще папа сказал, что если взять ядовитую змею за кончик хвоста и так держать в вытянутой руке, то она не может дотянуться головой до своего хвоста и до руки. И не может укусить.

Я подумала, что это можно не проверять. Ведь папа сказал, что он сам так держал гадюку — и ничего. Папа все хорошо знает.

И вот однажды, когда мы с подружкой Надей забрались далеко в лес — вдруг я услышала шуршание. Оглянулась — это змея ползет, прошлогодними листьями шуршит. Пригляделась — да, вот оранжевые пятнышки. Уж.

Надя говорит:

— Ой! Змея! Бежим!

— Чего ты! Не бойся, вот я сейчас поймаю.

— Нет, нет, не надо! Боюсь!..

И убежала. Ну и ладно. А я этого ужика хвать — и за пазуху, за майку. Он там полежал тихонько, потом стал ползать вокруг меня. На майке у меня дырочка маленькая была, он из нее иногда выглянет — и опять спрячется. Вернулась обратно в лагерь. Надя уже ушла обедать. После обеда мертвый час будет. Раскладушки наши стояли в саду под деревьями. Положила я ужика Наде под подушку и побежала тоже обедать. Пообедали — и мертвый час. Надя улеглась так уютненько и задремала. А уж вдруг ка-ак вылезет из-под подушки да ка-ак проползет у нее по животу! Надя ка-ак вскочит да ка-ак завизжит! Какой уж тут мертвый час! Все повскакивали, сбежались:

— Что?

— Где?

— Надя, что случилось?

— Змея!..

— Где?

— Вот тут по кровати ползла!

— Где, где?

— Да нет нигде никакой змеи!

— Врешь ты все!

А я своего ужика сразу незаметно поймала и обратно за пазуху засунула. А то ведь с перепугу и убить его могут, моего хорошенького.

В Изюме появился тряпичник. Это был симпатичный пожилой дяденька. Он сидел в телеге, свесив ноги, а старая его кляча не спеша тянула телегу по улице. Они останавливались у каждого дома, старик протяжно говорил: «Тряпьё-о-о-о берё-о-о-ом! Това-а-а-а-ар даё-о-о-ом!»

К нему сбегались ребята, приносили ему драные галоши, старые тетрадки, дырявые мячики, кукол без ног и голов. Он все брал и складывал в мешок. А сзади на телеге у него был большой ящик и в нем «товар»: новые мячики, маленькие куклы-пупсики, свистульки, переводные картинки и всякие такие детские сокровища.