Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани

Как же почувствовать глубину? Для этого надо «отнять» стереоскопию! Как? Очень просто. Надо смотреть одним глазом. Другой просто закрыть. И тогда происходит удивительное. Самый сильный инструмент, два глаза, — не работает. Тогда главными становятся запасные способы — перспектива и дымка. И теперь глубину пространства на фотографии чувствуешь, а не просто знаешь о ней. С тех пор я всегда смотрю на фотографии пейзажей одним глазом. Это просто огромная разница!

Сейчас некоторые фотографы снимают пейзажи со специальным фильтром, который убирает дымку. И что? Дальние маленькие дома видны ясно и четко. И поэтому кажутся маленьким, хорошо раскрашенным макетом, который находится вблизи. И вовсе это не реальные далекие дома города.

Из трех способов самый сильный — два глаза, стереоскопия. Поэтому в природе одноглазых циклопов не бывает и быть не может. А дымка и перспектива по-разному важны. Для понимания — важна перспектива. Это геометрия. А для чувства глубины важнее дымка. Фотография всегда сохраняет и перспективу, и воздух. Поэтому, глядя одним глазом на фото, мы чувствуем глубину. А на картине легко правильно сделать перспективу, но почти невозможно — воздух. Сколько ни смотри на картину художника одним глазом, никогда чувства глубины не возникает.

Папа купил абонементы на два года. Это было больше чем концерты. Это был особый незнакомый мир: и сияющий беломраморный зал, и женщины-контролерши, по-особому, по-старинному внимательные (папа сказал — любезные), и публика — совсем не похожая на ту, которая, например, ходит в кино. Музыканты, дирижер во фраке. Музыка, совсем не такая, как песни из кинофильмов. Это были квартеты, концерты для рояля с оркестром и даже симфонии, арии из опер. Оказалось, надо было научиться ее не просто слышать — а слушать . Это было трудно. Не только потому, что впереди сидящий дяденька вертелся и шептался с соседкой. И не только потому, что ослепительные люстры резали глаза — а если их закроешь, то начинаешь засыпать. Хочешь думать про музыку — а она уходит вперед, и за ней трудно успеть. Папа сказал, что это всегда так, когда слышишь впервые. А вот когда одну и ту же вещь («вещь!» — вот как это называется…) несколько раз прослушаешь — тогда совсем другое дело. Тогда как будто идешь по знакомому городу или даже по знакомому лесу и знаешь, что будет дальше, в следующую долгую секунду.

Первый абонемент — это был Чайковский, десять концертов его музыки. А второй был в следующем году, зимой 1940—41 годов. Это были концерты для детей. Перед концертом нам рассказывали про разные инструменты. Про некоторые я даже не знала, что такие бывают. Арфа! Орган! Флейта пикколо! Треугольник! И приходят дети, некоторые маленькие. Но слушают! Вероятно, они учатся музыке и понимают в ней больше, чем я.

Очень интересный был концерт для рояля и скрипки. Это не как песня, когда кто-то поет, а кто-то аккомпанирует. Кто-то главный, а кто-то помощник. Нет! Это как бы разговор двух людей, дуэт. Никаких слов — а понятно, что это спор, диалог.

Оказалось, что классическая музыка — это совсем не то, что я думала. Хотелось ее слушать еще и начать понимать.

Летом 1940 года мы поехали на дачу в место, которое называется «75-й километр». Это станция где-то сразу после Мги и Назьи. Не станция — а только платформа, даже маленькой будочки там не было.

С нами поехали мамины сестры — тетя Сусанна и тетя Вера. Разместились в разных домах. В одном доме — тетя Сусанна со своими детьми, Ниной и Юрой. Еще в одном — тетя Вера с Толиком. Наша семья — в двух домах, ведь нас было много, и в одном доме мы бы не поместились.

Спали мы в разных домах, обедать собирались в одном, а играли и бегали все вместе. Ну конечно, не все — ведь нашему Володе было всего два месяца, он бегать не умел. А мне было уже 14, и играть с малышней не очень-то было интересно.

Деревня была финская. Может быть, финны жили не только в этой деревне, а и в других деревнях около Мги и Назьи. Даже мы были немножко финны. Папа на 25 процентов, а мы — только на 12 с половиной процентов.

Во всей деревне было только две фамилии: Икко и Тере. Нашего хозяина звали Матвей Иванович Икко Пятый. Значит, кроме него было еще четыре Икко Матвеев Ивановичей!

Папа рассказал нам про Олимпийские игры, которые устраивали древние греки. И мы решили провести свои, семейные, Олимпийские игры. Стрельба из лука, метание копья, бег и — волейбол. Конечно, древние греки в волейбол не играли. Зато мы его любили. Хотя на две настоящие команды нас все же не хватало, даже с участием Нины и Юры, мы все равно играли. Даже два на два или три на три. Вместо сетки — веревка. Получалось хорошо.

Любимая игра была — домино. Тут все собирались. Четверо играли, другие болели и пытались подсказывать. Мама тоже играла, с Володей на руках. Играли «на выброс». Тот, кто проигрывал, выбывал. Болельщики нетерпеливо ждали своей очереди.

Юра всегда у нас был образцом справедливости и третейским судьей. Ему одному доверяли мешать кости, знали, что он не сжулит, даже если ему играть. На всякий случай он всегда брал свои кости последним.

Мы с ней очень подружились в это лето.

— Танечка, хочешь, будем с тобой гимнастикой заниматься? А то мне одной как-то невесело.

Прихожу утречком, идем на колодец за водой. Холодная! Разогреемся от гимнастики, а потом ледяной водой — из ведра! Здорово!

— Принеси-ка мне завтра букет полевых цветов. Но не такой, как на базаре тетеньки продают: плотно, цветок к цветку. Нет, надо, чтоб был большой, лохматый, свободный. Не букет — а охапка, и цветы, и трава.

Мы с ней много разговаривали. Тетя Сусанна была первым человеком в моей жизни, который со мной разговаривал не как взрослый с ребенком, а как подруга, хоть и старшая. Обо всем. О своей жизни давным-давно, о рисовании.

Она училась художеству, любила карандаш и акварель, а надо было учиться еще и маслом, это было трудно, и ей не нравилось. Я смотрела ее рисунки, которые она делала в своем рисовальном классе. Все старики. Спрашиваю — почему только стариков рисуете? Она говорит — потому что молодых не интересно рисовать. По их лицам не видно еще, что за человек. А у взрослых, особенно стариков, на лицах написана их жизнь и характеры.

Лето было прохладное, часто шел не то мелкий моросящий дождичек, не то какой-то очень мокрый туман. В такую погоду ходили по грибы. Самым лучшим грибником была, конечно, мама. Она знала, что грибы растут кругами, и, найдя один гриб, замирала на месте, медленно изучала все вокруг. И грибы как будто выскакивали из-под листиков и хвои. Штук пять-шесть, а то и десяток оказывались в корзинке.