Анатолий Найман - Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Голос Рейна читает:

Жуков и Хомич исполняют песню в сопровождении гитар.

Павел Крючков: Мы перевалили через середину нашей песенной экспедиции. Воспользуюсь краткой передышкой и спрошу Александра Петровича. Вопрос: «Скажи, пожалуйста, как ты для себя это решал? Что это? Интерпретация, прочтение, признание в любви?» В пластинке есть его послание, но я читать его не буду.

Александр Жуков: Будем так говорить, что вся четверка притягательна. Анна Андреевна, понятно, стоит особняком, но все эти десять лет ощущалась в их окружении. Я стал попристальней вглядываться в их стихи, и какие-то сразу в музыку соскальзывали. Я их просто брал, а замечательных стихов у «четверки» большинство. Где я музыки не чувствую, те я, естественно, не беру. Где чувствуешь, сразу начинаешь по чуть-чуть наигрывать, пробовать. Такой критерий.

Ну, вот Дима Бобышев. Это стихотворение, такое чудное. «Сороковины».

Так. Анатолий Найман. Короткое стихотворение, но очень емкое. Я сказал бы, оптимистичное, несмотря на то содержание безжалостное.

Теперь Анны Андреевны стихотворение. Все знают, что такое бессонница. Я от многих слышал слова признательности, что Ахматова потрясающе совершенно все это передала. Я из их числа, кстати говоря.

Павел Крючков: Мы уже движемся к финалу и сейчас послушаем еще три архивные звукозаписи авторского чтения Бродского, Бобышева и Рейна. Это стихотворение, которое сейчас прочтет Бобышев, из цикла «Траурные октавы», который у него сложился через год после смерти Ахматовой. Именно в этом стихотворении прозвучало словосочетание, попавшее потом в литературу, и ставшее мифом в классическом смысле слова, – словосочетание «ахматовские сироты».

Голос Бобышева читает:

Все четверо

Павел Крючков: В 65-м году Рейн посвятил Ахматовой стихотворение.

Голос Рейна читает:

А.А. Ахматовой

И последняя запись – Бродский. Одно из самых последних его стихотворений, написанное за полтора года до смерти. Я взял эту запись из архива радио «Свобода», как только пришло сообщение о смерти Бродского. Поэтому не удивитесь скрипичной музыке, на фоне которой звучат стихи. Ими заканчивается его книга «Пейзаж с наводнением», последняя, в составлении которой он принимал участие.

Голос Бродского читает:

Александр Жуков: А у нас опять Слепнево.

Да. Такой вот «темно-синий шелковый шнурок». Ну, и песню на стихи Бродского, которую любит Анатолий Генрихович.

Павел Крючков. Последние архивные записи, что мы услышим, будут ахматовские. Эти стихи написаны здесь, в Комарове, в 59-м году. Они написаны одно за другим, между ними 12 дней. Первое – «Поэт» 11 июля, а следующее «Читатель» 23-го. Входят в ее цикл «Тайны ремесла».

Голос Ахматовой читает:

Поэт

Павел Крючков: Анатолий Найман, пожалуйста.

Анатолий Найман: У Бродского было очень популярное стихотворение, 65-го года, «Два часа в резервуаре», и в нем такая строчка: «Их либе ясность. Я. Их либе точность». Я люблю точность тоже. А эти разговоры: «волшебный хор, волшебный хор» – я не очень люблю. Как-то, знаете, не по чину. Выслушивать «волшебный хор» – и раскланиваться. Я не научился. Тем более от кого эти слова пошли, знаю нетвердо.

А вот что Ахматова называла нас «аввакумовцы», это действительно было. Один раз, по крайней мере, при мне назвала. Мне этого было достаточно, чтобы запомнить. То есть такие молодые люди, которые не шли ни на какие соглашения, которые были бы им не по вкусу или не по совести. Так что я предпочитаю не «ахматовские сироты», не «волшебный хор», а «аввакумовцы». Это первое.

Второе. Мне, конечно, повезло, что у меня сложились дружеские отношения с ученым-геофизиком. Главным образом потому, что у кого в слове, обозначающем профессию, корень – «гео», те рано или поздно берут гитару в руки и оказываются поэтами, музыкантами, композиторами. Но я возражаю, чтобы замечательного – в течение десяти лет его слушаю – Игоря Хомича называть гитаристом. Гитарист – хорошо, когда ты уже Джанго Рейнхардт. Игорь – классный гитарист плюс прекрасный музыкант. Это я вам, Игорь, кланяюсь.