Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Буду учить Пятую французскую сюиту Баха, три контрданса Бетховена (которые я играл двенадцати лет с Глиэром) и Сонату-fis Шумана (играл, оканчивая Консерваторию). Считаю всё это учение потерей времени, но приходится сделать уступку американским вкусам, просящим что-нибудь «известненького».

Первый recital двенадцатого октября. Несколько рановато, но я ничего не имею против (если позднее, то залы уже разобраны на все воскресные дни).

Стелла сообщает, что, вероятно, она с отцом уедет на два месяца в Лондон играть. Я ответил: «Хорошо, я начну себе подыскивать кого-нибудь другого». Это её всполошило: неужели я низвожу наши отношения до того, что их с лёгкостью можно заменить «кем-нибудь другим»? Мы с нею обедали за городом и провели время с большою негою.

Очень любезное письмо от секретаря нашего посольства: виза для мамы будет, и всё проще, чем до сих пор казалось. Так как на Кавказе консула нет, то разрешение дать визу будет телеграфировано в консульство, а в Новороссийск будет дан приказ принять маму на пароход. Написал мне письмо и отправил с бароном Вольфом, официальным лицом, едущим на Кавказ.

Эта виза меня очень обрадовала.

Кончил Кухарку и таким образом вторую картину третьего акта. Когда я сочинял, у меня был план инструментовать второй раз антрактовое скерцо иначе, чем в первый, но оно так «крепко» легло в первую инструментовку, что я не вижу второй. Поэтому оставил пустые страницы, дам переписать переписчику и приступлю прямо к третьей картине.

Был в городе. Переписчик, поганец, переписав двести страниц партитуры, отказался, ссылаясь на болезнь и на уставшие глаза. Брал он, правда, дёшево, всего двадцать пять центов за страницу. Говорит, когда оправится, то может

продолжить, но за шестьдесят центов. Я сказал: я дам восемьдесят, но не вам. Однако, это плохо: первого сентября надо сдавать, а осталось ещё пятьдесят страниц. Звонил Альтшуллеру о новом переписчике, но Альтшуллер не заплатил за телефон и его номер не дают.

Со Стеллой ездили загород обедать. Она уезжает пятнадцатого сентября и с тех пор, как это решилось, она стала и нежней, и милей.

В одиннадцать часов поехал к Самойленко ночевать.

Вернулся из Парижа Monteux, ныне дирижёр Бостонского оркестра. Привёз 15-летнюю дочку Мmе Больм, (но не Больма) из Швейцарии, где она училась.

Сегодня, едва я вернулся из Нью-Йорка в West End и хотел сесть за работу, вызвонили меня опять в Нью-Йорк: Monteux желает ознакомиться со «Скифской сюитой». Играл ему её по обыкновению фальшиво и позорно, но он кое-что понял и обещал сыграть. Я в этом не сомневался, но надо бы ещё пригласить меня солистом.

Третья картина скользит легко, она яснее, чем второй акт. Есть надежда, что кончу к сроку.

Триста сорок пять страниц. Осталось, вероятно, сто пятьдесят. Я думаю, поспею к сроку.

Письмо от Скляревского с Явы. Немного завидно, что он в этих чудесных краях. Но и я там буду. Пишет, мои сочинения исполнялись в Батавии. Когда за завтраком я похвастался об этом maitre d'hotel'ra. который всегда чрезвычайно интересуется моей музыкой, то он спросил: «Ява - это в Нью-Йорке?», - и мой заряд пропал.

Окончательно выяснилось, что Стелла уезжает восемнадцатого сентября и, по-видимому, не на два месяца, а на гораздо больше. Её отец едет играть в Лондон, с ним жена, старшая сестра Стеллы и сама Стелла - все будут выступать.

Так как в городе наши встречи были нелепы - то в парке, то в автомобиле – а ездить в West End для Стеллы было слишком сложно, то Стелла уговорила меня переехать в город. В West End'e было чудесное начало осени, но нью-йоркские дни Стеллы были считаны, и я переехал в Нью-Йорк. Поселился я в довольно милом отеле Laurenton в двух комнатах: гостиная и спальня. Стелла пришла в первый же вечер.

Я говорил ей, что она не должна уезжать в Англию. Она отвечала, что должна следовать за своей семьёй. Звала, чтобы я непременно пришёл провожать её на пароход. Но я отвечал, что так как она уезжает от меня в Лондон, то я за несколько дней до её отъезда сам уеду с друзьями на автомобиле на Ниагару кататься. Действительно, Самойленки, у которых был небольшой автомобиль, проектировали такую поездку, которая, впрочем, так и не состоялась.

В последний вечер я отвозил Стеллу домой. Она говорила мне много трогательного, хвалила меня, говорила, что чем бы ни были наши отношения - любовью или нет - она всегда сохранит о них лучшие воспоминания.

Провожать её я всё-таки не провожал. Зачем? Пародировать в толпе? После её отъезда (восемнадцатого) очень скучно, я старался не сидеть дома.

Инструментовка «Апельсинов» двигалась, но более сложный четвёртый акт шёл не так легко, как третий. Всё же я упрямо проталкивал его вперёд и закончил к сроку, к первому октября. Бывал я у Самойленко, играл с ними в бридж и разъезжал в их автомобиле. Ездили мы на автомобильные гонки. Последние произвели сильное впечатление, когда тринадцать машин пошли в стомильное состязание по огромному (кажется, полторы мили) кругу. Все ли дойдут? И действительно, у одной, на огромной скорости, загорелись оси, а затем и другие разогревшиеся части. Была бешеная картина, когда автомобиль несся в огне, а шофёр и механик стояли на спинках сидений, продолжая тормозить его и управлять им. При замедлении скорости они спрыгнули, очень мало пострадав.

Так как в моём отеле все комнаты были заранее разобраны на всю зиму, моя в том числе, и мне дали её только на две недели, то скоро возник передо мной квартирный вопрос. Я временно переселился к В.Н. Башкирову, у которого была довольно большая и довольно пустая квартира, и там продолжил мои занятия оркестровкой.

Стелла, уезжая, завещала мне свою подругу Blanche Gang (Wolfgang, но её родители, при эмиграции в Америку, откинули первую половину фамилии). Через неделю после отъезда Стеллы я созвонился с нею и пригласил обедать. До сих пор я почти её не знал. Она мне ярко напомнила Стеллу. Blanche рассказывала, что Стелла, вернувшись после последнего свидания со мною, проплакала весь вечер. Когда огромная «Аквитания», на которой она уезжала, отходила от берега в чудный солнечный день, она просила Blanche передать мне, как это было красиво.

Помню летом, я, для пополнения моего английского лексикона, записывал каждый день несколько новых английских слов, которые затем вызубривал. Однажды я попросил Стеллу, которая увидела эту бумажку, приписать несколько слов, незнакомых мне. Стелла написала: «Love, comprehension, Stella» [20] Любовь, понимание, Стелла (англ). . Когда я рассказывал об этом Blanche, та воскликнула: «It is just Stella!» [21] Это точно Стелла! (англ).