Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Пташка чувствует себя и выглядит хорошо, и каждый раз очень рада, когда я прихожу. Я у неё бываю дважды в день, по два - два с половиной часа, но она находит, что мало.

Надо из некоторых номеров «Блудного сына» сделать фортепианную сюиту, довольно вольно переделав отдельные номера в фортепианные пьесы.

Был в church. Оттуда повёл Святослава опять к братцу, и опять восклицания. Пташка хуже спала ночь, и у неё маленькая температурка.

Решали имя, ибо завтра последний срок для заявления в мэрии. Я хочу Аскольд, но Пташка говорит, что это ужасно звучит по-английски. Ну вот! Когда раньше был вопрос о девочке, и я предложил Галину, то оказалось, что это ужасно звучит по-итальянски. Я даже под конец рассердился, хотя и не показал этого Пташке, оберегая её. Решили отложить на завтра, но завтра - это крайний срок.

Вечером играл в бридж у Самойленко. Борис Николаевич говорил, что когда он был в Шанхае и туда приходил русский крейсер «Аскольд», то англичане смеялись: холодный зад!

А доктор Алексинскии, церковник, сказал:

- Аскольд? Такого имени нет, — то есть это имя не канонизировано.

Я воскликнул:

- Позвольте! Ну, а Олег? Такой же был язычник и живодёр.

Алексинский ответил:

- Да, но потом был какой-то Олег-святой.

Я решил уступить Аскольда, и сегодня младенца записали в мэрии под именем Олег-Сергей, т.е. не то Олег Сергеевич, не то Олег и Сергей: во Франции часто дают по несколько имён, а Пташке, которой ничего не говорит имя Олег, хотелось назвать сына Серёжкой (но два Сергея Сергеевича в семье даст в дальнейшем ужасную путаницу), так и вышел Олег, но с какой-то надеждой для Пташки на Сергея.

От Держановского опять нет телеграммы. Я уже послал два запроса, ибо по одним паспортным делам мне надо побывать в семи учреждениях. Да и ничем не тянет заниматься - ни корректурой, ни балетом, когда знаешь, что вот-вот в путь. А зудить на рояле и не поехать - тоже глупо. Хотя, так или иначе, ехать надо.

Ждал опять телеграмму от Держановского. Позвонил по каким-то делам к Пайчадзе и тот невинно сказал: «Кстати, у меня для вас тут уже второй день телеграмма лежит». Телеграмма оказалась от Держановского: ввиду неполучения валюты поездку придётся отложить на февраль или март. Таким образом, всё меняется. Я огорчён. Хотя теперешняя поездка в Россию связана с кучей хлопот, но лишь после отказа я понял, как меня туда тянуло и как, в сущности, я уже настроился ехать! Надо будет взяться серьёзно за балет и постараться кончить его в течение января. Отмена поездки вызывает кучу писем. Был у Пташки, но она сегодня нервна, и я тоже, поэтому небольшая стычка.

Вечером пошёл на концерт Глазунова, не без удовольствия: вспомнилось, как в юношеские годы я играл его симфонию в четыре руки. Народу немного, французов почти никого, больше русских - не сравнить с помпезным концертом Рахманинова. Первый номер - «Торжественная увертюра». Много милого, вероятно, по воспоминаниям, даже то, что подворовано. Но уже «Стеньку Разина» слушать было тяжело - занятно лишь, что из «Стеньки» Стравинский украл фигурку для «Весны священной». А 2-й Концерт, который я слышу в первый раз, уже совершенно невыносим: непонятно, как композитор, имевший в каком-то отношении довольно славное прошлое, может мыслить таким образом! Играла его Гаврилова, та самая, которая принимала нас в Ленинграде в роли жены Глазунова. Теперь она замужем за Тарновским. Второе отделение: 7-я Симфония - многое очень приятно, а побочная партия первой части прямо здорово! В антракте я чувствовал себя нервным - после телеграммы Держановского и стычки с Пташкой, поэтому с одними был чрезмерно любезен, другим говорил резкости. Увидев издали жену Сашки (эту старую грубиянку, взявшую себе молодого мальчика, я не перевариваю), я поклонился довольно относительно, не помня, она ли это или нет. Затем вдруг они все трое подошли ко мне: папаша Черепнин, сын Черепнин и она. Сашенька по-молодецки закричал: «Папочка... папочка», имитируя воображаемого Олега. И вдруг она спросила: «Вы меня не узнали? You think it is polite? [359] Вы думаете, это вежливо? (англ). » Я ответил, что не был уверен, она ли это. Мадам повторила: «You think it is polite?» Тогда я разозлился и, прибавив: «And then I wanted to avoid your remarks [360] И кроме того, я хотел избежать ваших замечаний (англ). », повернулся и заговорил с другими. После концерта я не пошёл в артистическую, чтобы не встречаться с Черепниными. Всё равно завтра буду на приёме в честь Глазунова.

Идя домой, думал о России и меня страшно тянуло туда. И в самом деле, какого чёрта я здесь, а не там, где меня ждут и где мне самому гораздо интереснее? Успокоило CS: не место и не окружение составляют счастье: царство Божье внутри нас.

Утром зашёл к Пташке, чтобы ликвидировать вчерашний «междусобойчик» (выражение Маяковского). Она была мила и нежна. Раз не еду, надо подгонять оркестровку балета: я застрял на втором номере. Диктовал письма.

Завтракал у Mme Dubost: Клемперер по одну руку хозяйки, я по другую. Клемперер любезен, но едва ли очень интересуется моей музыкой: он предпочитает Стравинского, но и на его счёт, говорят, проехался на утренней репетиции: «Дирижирует не автор, а дирижёр!», сказал он про себя: то есть - какой же дирижёр автор! Зато Cortot заговорил о Festival Prokofieff и о том. чтобы я у них дирижировал «Скифской сюитой». И в самом деле - сердце у меня за этот год окрепло, не вернуться ли к дирижёрству? Но надо хорошенько поработать летом.

Днём приём в честь Глазунова, устраиваемый фирмой Pleyel. Скромно, уютно, тесно. Глазунов беседовал с почтенными старичками о достоинствах того или другого сборника русских песен. Я подошёл и искренне похвалил ему Седьмую симфонию. Н. Черепнин - ни слова о вчерашней стычке, очевидно решив не обращать внимания на то, что происходит между мной и женой Сашеньки. Говорят, когда «Скифскую» играли в Милане, Тосканини приходил на репетиции и возмущался, но потом всё-таки признал, что есть моменты, в которых «il у a de la race [361] Чувствуется порода (фр). ».

Дягилев даёт четыре спектакля в Opéra, «Скока» не даёт (не пристало большевицкой вещи осквернять это здание), зато целый фестиваль Стравинского. А что он говорил мне на лестнице, что обойдётся весною вовсе без Стравинского? Всё музыкальная политика. Или - антимузыкальная? Сегодня первый спектакль. Я был. Милый балет, состряпанный на Генделя. Я зашёл за кулисы - поговорить с Дягилевым, как он понимает четвёртый номер, тот, для которого он просил не подсовывать старый романовский «Матлот». Но Дягилев был сегодня какой-то неприятный и рассеянный, и я ничего от него не добился. Спросил у Кохно. Он ответил: «Просто pas de deux двух танцоров с пролезанием между ногами».