Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Из Москвы из Музсектора бандероль с «Черевичками». Играл их с наслаждением. Кто бы мог прислать: Асафьев?

Утром повёз Симфонию к Пайчадзе, который уже вызвал к себе переписчиков (Астров, кроме того, строчит дома). Есть надежда, что всё будет к десятому готово; лишь бы Monteux не отказался, не имея до сих пор материала. Пайчадзе звонил ему и свидание назначено на воскресенье. Позавчера был «Игрок», семнадцатого Симфония, а двадцать первого «Блудный сын», причём репетиции двух последних переплетаются, то одна, то другая. Давно у меня не было такого скопления премьер.

Вернувшись домой, делал вторую корректуру клавира «Блудного сына» и дирижировал. Хотя с Дягилевым всё ещё не сговорились о гонораре за дирижёрство, но он меня уже объявил в своём проспекте, так что, надо полагать, намерен что-то заплатить. И в самом деле, днём пришёл pneu [377] Сокращённо от pneumatique, т.е. пневмопочта (фр). от Нувеля с просьбой зайти завтра поговорить с Дягилевым о «предстоящем сезоне».

Сидел и дирижировал: после семилетнего перерыва надо привести себя в форму, однако не слишком энергично, ибо я не знаю, сколь резистантно [378] Крепко, от résistant (фр). моё сердце. Последнее время оно вело себя хорошо, «у меня не было сердца».

Кончил вторую корректуру «Сына».

Был у Дягилева, он предложил мне две тысячи франков, то есть грош, но я не стал торговаться, сказав, что, конечно, мы сойдёмся, если он прибавит. Сошлись на трёх тысячах, хотя он всё же утверждал, что больше двух с половиной не даст и что я его подковал («кузнец Вакула»). Хвалил четвёртый акт и многое в Рулетке: «Ни на что не похоже, как говорит Маркевич...». Словом, теперь maitre'ы оцениваются цитатами из Маркевича. Я даже спросил, какое же впечатление произвёл «Игрок» на Маркевича. Дягилев сказал: «В начале он морщился, а под конец сказал: c'est formidable [379] Это потрясающе (фр). ». Паршивец, морщился.

От Мейерхольда новый московский журнальчик с очень злобной статьёй про меня. Правда, там ругают и своих, даже коммуниста Рославца, но всё же: «В Прокофьеве видели гения, однако, каждое новое его произведение приносит разочарование... атмосфера охлаждения... искусство мстит за ложь...» и т.д. Конечно, статью строчил злюка и завистник, тем не менее, сопоставляя это с письмами Асафьева и Мясковского, ясно, что в России за эти два года меня оттёрли. Жаль, хотя не очень страшно: 3-й и 4-й Симфонии там не знают, «Игрока» и «Огненного ангела» тоже, «Блудного сына» тоже. «Вещей в себе» тоже. Все эти произведения должны прийти на мою выручку.

Дирижировал. Но так и есть: чувствуется сердце. Этого не должно быть. Сразу начал работать против; уверен, что мне удастся победить.

Вечером были в симфоническом: первое исполнение Концерта для клавесина Пуленка. К своим маршикам он уже приучил, поэтому среди них можно найти кое-что очень милое, хотя всё же маршики одолевают. Я бы сказал так: клавесинная партия приятней оркестровой, совмещение же изредка удачно, чаще же плохо. Дягилев присутствовал с Маркевичем и бранил Концерт. Затем мы прошли в соседний зал, где молодой скрипач Бродский как раз играл мои две «Песни без слов», за которые публика неожиданно устроила мне овацию. Я зашёл к Monteux, который подтвердил своё желание играть 3-ю Симфонию, говорил о репетициях и придёт послезавтра ко мне слушать её. Кажется, он решил серьёзно взяться за меня. Я боялся, что он будет играть её неохотно или, между прочим.

Вчера Марнольд вдруг заявил мне, что я слишком скоро стал писать музыку, что мне надо уединиться, больше размышлять, больше знакомиться с музыкой (по его мнению, я недостаточно знаю Берлиоза). Так как дело, главным образом, касалось «Блудного сына» и 4-й Симфонии, то я ответил: «Да, я эти вещи написал в пять месяцев, это довольно скоро; но уже вовсе скоро, когда вы, прослушав их в пять минут, высказываете ваши суждения». Марнольд несколько смутился и сказал, что, конечно, надо их ещё послушать, но, чтобы я всё-таки пришёл к нему познакомиться с сочинениями Берлиоза.

Дирижировал, но осторожно - из-за сердца. Работал над ним и чувствовал себя сегодня лучше.

CS Church. Сегодня православная Пасха. Днём целым цугом - Пташка, я, Святослав, Олег в коляске и датчанка - отправились к Пайчадзам, у которых кулич и пасха.

К пяти домой, так как явился Monteux, которому я проиграл всю 3-ю Симфонию. Предварительно я подучился играть её на рояле, чтобы произвела лучшее впечатление, и проминутировал: тридцать четыре с половиной минуты; слава Богу, четвёртая короче. Monteux не хвалил, но был внимателен и встревожил меня, сказав, что без добавочных репетиций невозможно её поставить. Однако, с другой стороны, он, по-видимому, не хотел выпускать её из рук, а потому обещал приложить все усилия, чтобы получить две добавочные репетиции. Узнав, что за весь сезон меня почти не играли в Orchestre Symphonique de Paris, он спросил: «Vous n'êtes pas bien avec Stravinsky? [380] Вы не в ладах со Стравинским? (фр). ». Я ответил, что наоборот, мы всегда при встречах целуемся, но как только у меня в чём-нибудь начинает развиваться успех, так какие-то невидимые силы, близкие кругам Стравинского, строят мне противодействие, поэтому всегда, когда он меня обнимает, я гадаю, настоящий это поцелуй или поцелуй Иуды? Monteux сказал: «Oui, il doit avoir peur de vous [381] Да, он должен вас бояться (фр). ».

Просидел он три часа, тщательно знакомясь с Симфонией, но не высказывал мнения. Жена его, может, неглупая американка, сидела с Пташкой и рассказывала ей весь свой роман с Monteux.

Завтрак у Mme Dubost, где, кроме нас, Monteux и Milhaud. Разбирали по косточкам неустройство организации их концертов. Я слушал. Monteux получил две добавочные репетиции для моей симфонии: значит, всего будет пять.

Затем заходил в издательство - подгонять переписку партий симфонии, а в пять часов вечера пришёл ко мне Désormière, которому я играл «Блудного сына» и высказывал некоторые соображения относительно дирижирования. Первой репетицией будет дирижировать он, остальными я. Очень хорошо: прежде, чем дирижировать, я послушаю.

От Спака приятное письмо: второй спектакль «Игрока» прошёл живее первого и с большим успехом.

Дирижировал «Сына»; приводил в порядок голоса. Сегодня было свободнее - ходили поэтому с Пташкой покупать мне галстуки. В наше отсутствие заходил Blois - вероятно, о Гаво, а то это дело вдруг затихло. Досадно: серьёзное дело.

Вечером были на концерте Monteux, русская программа. Четвёртую симфонию Чайковского, которого в Париже так гонят, слушал французским ухом. И действительно, рядом с отличными творческими местами - сколько срывов в дурной вкус или просто в дурную технику. Горовиц играл 3-й Концерт Рахманинова. Я его не слышал, кажется, со времён памятной весны 1915 года, когда, гонимый тоской, я разыгрывал его на рояле.