Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Кусевицкий всё ходит по комнатам и форменно мучается с составлением программы. Я, шутя, говорю: «Вот, не хотел всей прокофьевской программы - тебя Бог и наказывает». Он уже объявил предположительную программу с Альбенисом вместо Баха, и она появилась в вечерних программах. Там же заметка: жаль, Прокофьев приехал, а его новых вещей не дают. Глас народа производит на Кусевицкого впечатление: он хочет прибавить Симфониетту, но выясняется, что Пайчадзе не прислал нот. Чёрт его возьми, новая услуга издательства. Ходил по комнате (Кусевицкий по одной, я по другой) и выдумывал формулу: работать с Пайчадзе, это жить в одной комнате с сумасшедшим и ждать - в какой момент и чем он треснет тебя по затылку?

В семь часов вечера присылают за нами автомобиль из Wellesly и везут на концерт. Wellesly - в полутора часах от Бостона, учится две тысячи девиц, и каждый год у них восемь серьёзных концертов. Действительно, зал полон girl'oв, хотя мелькают и смокинги. Но мы не в форме: у меня бо-бо на третьем пальце правой руки (нельзя делать gliss в Прелюде и «Наваждении»), а у Пташки полголоса. Да и программа выше девичьего ума. Успех сдержанный, у каждого из нас по бису. Получаем 750 долларов, пять минут беседуем с группой барышень, довольно милых, и нас везут обратно, где Кусевицкий всё ещё ломает голову над программой.

Встаём в 7.30, Пташка стонет, поезд в 9.00, прямого сообщения с Филадельфией, куда приезжаем в половине шестого, я в довольно приличной форме, Пташка - усталая. По дороге догоняю дневник и исправляю перевод брошюры по CS, недавно выпущенной по-русски с множеством ошибок и нерусских оборотов.

В Филадельфии остановились в том же отеле, где Смоленс. Смоленс как всегда шумен, грубоват, но bon garçon [400] Хороший парень (фр). . Пташка совсем без голоса. Решаем, что лучше ей не петь, и я сыграю взамен десять «Мимолётностей». Зал не очень большой, но симпатичный, с колоннами, полон публики. Первое отделение - скучный Квартет Онеггера, второе начинаю я. Концерт устроен Обществом современной музыки, и отношение совсем другое, чем у вчерашних красавиц: тут встречают громкими аплодисментами, после Andante из 4-й Сонаты несколько вызовов, словом, весь вечер проходит с большим успехом. Кроме того, я играю лучше вчерашнего, палец почти зажил. В общем, вместо всяких гавотов, можно было дать более серьёзную программу и играть, например, «Вещи в себе».

При выходе на эстраду были маленькие инцидентики, так как к эстраде вела лесенка из четырёх ступенек, на колёсиках, которая шевелилась, пока я шёл: приходилось каждый раз эквилибрировать на глазах у публики, с любопытством следившей за этим. Пташка оставалась дома и ревела, но потом, по окончании концерта, мы вместе сидели в номере у Смоленса.

Утром путь Филадельфия - Нью-Йорк. В поезде читал рецензии, которые уже появились про вчера: хорошие. В Нью-Йорке сразу телефон от Судейкина: сегодня днём в Metropolitan премьера «Садко», и для меня кресло первого ряда, рядом с Mrs Kahn (!). Еле поспеваю к началу, боюсь не узнать хозяйку. Но, оказывается, она в ложе с Сориным. Опера идёт хорошо, хотя темпы «подогреты» итальянцем Серафином. Но чур! Ни слова, надо прикусить язык и неприятных мнений не высказывать. Декорации Судейкина в добром русском стиле; в некоторых случаях - удачи; эффектны корабль, исчезающий в тумане после того, как Садка спустили в воду. Сорин неразлучен с Mrs Kahn. Подводит меня к ней. Она быстро болтает по-французски, хвалит декорации Судейкина, напоминает, что ждёт меня завтра в пять.

Вечером у нас Клейны. Пташка возмущена, что Kahn пригласила меня без неё. Я объясняю, что ведь это же по делу. Klein осторожен во мнениях, но принимает мою сторону.

Концерт певицы Онегиной. Повели Клейны. Голос отличный, но программа так невыносимо пошла, а певица так заигрывает с публикой, что я сбегаю к смущению Клейнов, которые с ней знакомы и привели нас. От пяти до семи у Mrs Kahn. После прелиминарных [401] Предварительных, от préliminaire (фр). разговоров я рассказал ей содержание «Огненного ангела». Несколько её замечаний о необходимости хора. «Наш театр так велик, что в ложах, которые против сцены, публика сидит у 7-й авеню, а артисты на сцене играют у Бродвея. Вы понимаете, оперы с ажурной отделкой гибнут, а доходят только картины, написанные широкими мазками». В общем она хотела бы поставить «Огненного ангела», но надо поговорить с Серафином и Гатти.

Серафин-то за меня, а вот Гатти - сфинкс. Решили отложить переговоры до начала февраля - через неделю я вернусь из Бостона и прибудет из Парижа клавир.

Вечером я у Судейкина: с докладом. Замечания хозяйки он находит интересными: отчего бы не прибавить хор для оживления монотонности второго акта. Гатти, по его мнению, заинтересуется, но не для будущего сезона, а через год. Больше же всего надо опасаться партии, ратующей за заказ оперы Гершвину. Гершвин - опереточник, зато американец.

Учил 2-й Концерт; занимался с Пташкой - к её следующему выступлению.

Вечером концерт Мильштейна, скрипача, имеющего здесь отличный успех. Затем приём у Грейнера. Больше всего русских, из которых я половины не разобрал, кто есть кто. Марина разыгрывает взрослую барышню, то милую, то чуть наглящую. Кошиц лопала за обе щёки; она с каждым годом всё толще. Асланов сед и трогателен. Лучшее его воспоминание, это как он лансировал Прокофьева и Мясковского, и побоище при первом исполнении моего 2-го Концерта.

Пташку тошнит от вчерашнего крюшона: в сухой Америке Бог весть какой алкоголь. Дукельский рассказывает сенсационную весть о Славинском, который некогда ставил «Шута». Он в труппе Павловой выступал в Индии и интересовался туземными женщинами. Вернувшись в Лондон, он почувствовал себя нездоровым и пошёл к доктору. Доктор осмотрел и сказал: подождите минутку. А через четверть часа явились полисмены в перчатках и масках, надели ему наручники и в наглухо закрытом автомобиле увезли в больницу, откуда он был сослан на остров прокажённых, так как у него оказалась проказа.

Под этим впечатлением мы еле успели сложить вещи и попасть на поезд. В Бостон приехали в половине одиннадцатого вечера, остановились опять у Кусевицких. Опять деревенская комната с газовым камином, а на улице на аршин снегу и чудный зимний воздух.

С Кусевицким немного подзанялись моим 2-м Концертом. У него на пюпитре – партитура Шёнберга и в ней все инструменты in С, как у меня, с целым предисловием по этому поводу. Что это, сам дошёл через двадцать лет после меня? Или увидел у меня и перенял?

Две репетиции и два концерта с Бостонским оркестром. «Скифская сюита» и 2-й Концерт. Последний я выучил наконец хорошо, хотя всё-таки есть при игре недочёты, например, в каденции. Четвёртый Концерт будет лёгким! Кусевицкий ведёт «Скифскую сюиту» блестяще. На первом (денном) концерте успех довольно большой, на втором (вечернем) - очень большой. Кусевицкий хвалит мой пианизм и говорит, что теперь я в Бостоне у себя дома. Дукельский присутствует, изумляется звучностью «Скифской» (слышит первый раз), но находит, что я в ней был не на правильном пути и что материал её средний. Лучшие, наиболее серьёзные бостонские критики, Philip Hale и Parker, хвалят и пришли на оба концерта, для лучшего уразумения. Оба они конфузливые на вид, я познакомился с ними.