Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Какая-то дама подошла ко мне и сказала: «Ich bin Frau Godowsky» [68] Я госпожа Годовская (нем). . Я ответил: «Und ich bin Herr Prokofiev» [69] А я господин Прокофьев (нем). . Мы познакомились и она попыталась найти Дагмару, но безуспешно. Минут через двадцать Дагмара нашлась и так и впилась в меня (на что я совершенно не рассчитывал). Она потащила меня знакомиться со всеми подряд, в том числе с Назимовой, которая в России была средней актрисой, а здесь такая movie-star [70] Кинозвезда (англ). , что её вся Америка знает. Затем вдруг появились Руманова и Барановская и сразу образовалась своя собственная ячейка, нарядная и весёлая.

Настроение было довольно угарное, но больше от пляса, эротической атмосферы и воя саксофонов, так как вина не давали и несколько пьяных экземпляров напились или раньше, или где-то вовне. Мне самому захотелось прыгать и, хотя я никогда в Америке не танцевал и не знал американских танцев, я стал просить Барановскую выучить меня, что последняя с большим удовольствием и очень успешно и сделала.

- Только и всего? - спросил я, уловив легко па.

- И к тому - будьте безнравственны, вот и всё, - сказала она. Надо прижимать ноги к даме как можно выше и крепче.

Дагмара то исчезала, то мы снова сталкивались, и каждый раз радостно и нежно. А когда мы садились в какой-нибудь уголок, она восклицала: «Будьте осторожны, Франк ужасно ревнив». Frank Mayo - калифорнийский артист, знаменитость, с которым она живёт уже год, который разводится со своею женою и хочет жениться на Дагмаре. Она была без ума от него, а теперь охладела, а он разгорается всё больше и больше ревнует Дагмару, к чему она, надо сказать правду, даёт отличные поводы. Всё это не только рассказала Дагмара, но общая молва. Один раз, когда я обнял Дагмару, к нам подошла Ариадна и увела меня: «Что вы делаете, - сказала она, - он прямо вас убьёт или будет скандал. Посмотрите, как он на вас смотрит». У Мауо действительно вид страшный, в его костюме каторжника, хотя он красив и высок ростом.

Танцевал я и со старшей сестрой Дагмары. Ванитой, толстой, но кажется ещё более страстной, чем Дагмара. Под конец в одной из комнат потушили огонь и танцевали в темноте. Когда же в пятом часу утра мы собрались домой и Ариадна с Барановской пошли наверх и стали в куче наваленных на кровать шуб и манто отыскивать свои пальто, то очень испугались, открыв под этой кучей заснувшего Пьеро. Затем Румановы завезли меня домой.

После вчерашней вакханалии проспал до двенадцати и проснулся отдохнувшим и в хорошем настроении. Звонил Калю, который сказал: «Ну, поздравляю вас, что вы остались живы, когда вас вёз Дунаев. Он вернулся обратно без автомобиля и до сих пор не знает, где автомобиль». Затем Каль рассказал, что после моего отъезда у Нейшелей разгорелся ожесточённый спор, когда Каль сказал, что Прокофьев значительней и Глазунова, и Рахманинова. Все на него накинулись и всячески поносили.

Тем не менее, я днём, прогулявшись по дивной солнечной погоде, зашёл к ним и застал там ту же новогоднюю компанию, продолжавшую встречать Новый Год.

Обедали с Калем у Румановых. По просьбе Барановской я играл. У неё разгорелись щёки и, по-видимому, она была под сильным впечатлением.

Ей лет двадцать восемь, но выглядит она моложе. Она из хорошей семьи и была несколько раз замужем. Жила долго в Париже, потом училась у Мейерхольда. И то, и другое наложили на неё печать утончённости. В Сан-Франциско Барановские и Румановы сначала познакомились, потом подружились. Затем кавалеры обменялись дамами и Руманов с Барановской ездили в Нью-Йорк, а Ариадна с кем-то - не уверен, с Барановским ли - оставалась у Тихого океана. Теперь Барановский где-то в пространстве, а эти трое живут в большой дружбе, и делят ли дамы Руманова или тут есть какая-нибудь другая комбинация, я не знаю. Во всяком случае Руманов мил, культурен и покладист.

Утром Каль уехал в Нью-Йорк, я провожал его, а затем переселился в его домик, крошечный, из двух скромных комнаток, и совершенно отдельный. В три часа заехали Румановы. Барановская и ещё Mme Brunswick, здешняя миллионерша, и повезли меня на филармонический концерт, а оттуда к солисту концерта, молодому пианисту. Но он так плохо играл, что я сказал, что к такому дрянному пианисту не поеду и только после уговоров всех дам не разбивать компании отправился туда. Там оказалась куча народа, масса красивых лиц и знаменитостей из movies [71] Из мира кино (англ). , а затем и Дагмара, которая успела ревниво спросить, почему Mrs Roumanova обращает на меня так много внимания. Я ответил ей, что кроме неё, Дагмары, я никого не люблю.

Спал отлично на новом месте, но в тонком деревянном домишке всё же холодно ночью. Завтракал с Дагмарой, которая рассказала про Мэйо, про свою жизнь и была удивительно мила со мной. Однако, когда появился скрипач Марк Розен, красивый мальчик, это не помешало ей быть удивительно милой и с ним.

Днём приходила ко мне Ариадна со своей партитурой. Свидание очень деловитое. Я честно старался уничтожить все нелепости в её партитуре и сохранить её идеи, которые всё же есть. Занятие продолжалось почти два часа и никаких других разговоров не было.

Вечером заходил скрипач из Сан-Диего, которого я всё никак не мог принять. От имени директорши сан-диегской консерватории он зондировал у меня почву, не могу ли я принять место профессора у них недель на десять. Я просил сообщить мне условия. А это идея! Если будут хорошо платить, отчего не провести пару месяцев из будущей зимы в тёплом Сан-Диего?

Утром послал чек Polack (последний платёж за мамину операцию), а днём был у Mme Brunswick, у которой в очень элегантном салоне Барановская читала на безукоризненном французском языке лекцию о Мольере. Затем я поспешил домой, так как директриса сан-диегской консерватории, узнав, что я заинтересовался её предложением, отложила свой отъезд из Los Angeles и сегодня решила переговорить со мною. Она оказалась чрезвычайно милой дамой, сказала, какое впечатление я произвёл на всех в Сан-Диего, и предложила следующие условия: гарантия пятнадцать учеников по десять долларов за полчаса два раза в неделю, т.е. триста долларов в неделю за два с половиной часа ежедневных занятий. Уж вовсе не так плохо, но я решил попробовать лучше и сказал, что приехал бы недель на восемь, на сентябрь и октябрь, при гарантии двадцати учеников по пятнадцать долларов, т.е шестьсот в неделю - это уже совсем здорово - получить почти пять тысяч, хотя и убивать ежедневно четыре часа на бездарных учеников не подумаешь как приятно. Директриса предложила двенадцать долларов и пятнадцать учеников или десять долларов и двадцать учеников (т.е. четыреста в неделю), а затем решила произвести анкету и, буде она увидит, что ученики будут готовы на такую сумму (так как пятнадцать долларов в полчаса, по её мнению, довольно много), контракт может быть сделан до моего отъезда в Европу. Хорошо, очень хорошо! Может быть, начав преподавать, я буду уставать и бранить себя, но пока мне приятно, что мне уже предложили жалование в тысячу шестьсот долларов в месяц, а во-вторых, это сделает мне спокойное лето с обеспеченным будущим.