Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Вечером я отправился в Нью-Йорк. Кстати, Готлиб совсем наладил для меня концерт в Чикаго на тридцатое января и телеграфировал об этом в Los Angeles, но в телеграмме вместо «Sunday Jan Thirtieth» переврали на «thirteenth». Так как тринадцатое января не воскресенье, то я посмотрел календарь и увидел, что воскресенье - тринадцатое февраля и ответил, что не могу ждать так долго. Досадно.

Сегодня опять целый день в вагоне. Так как выехав вечером из Чикаго я всё равно с самым скорым поездом попадал в Нью-Йорк только к ночи, то я взял медленный, который привезёт меня через две ночи в семь часов утра. Сберегаю десять долларов за скорость и ночь за отель. Это полезно при ещё не выяснившихся финансовых обстоятельствах и при ужасном падении франка. На Новый год за доллар давали семнадцать, перед отъездом из Los Angeles шестнадцать, а в Чикаго только пятнадцать. Так всегда, когда надо покупать.

В New York'e я пробыл всего одиннадцать дней, с двадцать третьего января по третье февраля. Остановился я в Hotel Brevort. День был воскресный, а потому деловую часть пребывания приходилось начинать завтра. Я позвонил Кошиц, но она концертировала в Кливленде и возвращалась завтра. После её первых больших успехов двенадцатого января в New York'e была осечка, так как она пела неважно и была «измерзавлена» критиками. Haensel, который уже стал запрашивать за неё по тысяче долларов за выступление, расстроился и вроде как бы упрекал меня, почему Кошиц плохо спела. Однако по отношению ко мне был мил и не требовал больше процентов ни за прошлый год, ни за этот.

Дела у меня в Нью-Йорке были следующие: надо было постараться встретить Mary Garden и постараться, чтобы она приняла «Три апельсина». Во-вторых, следовало добиться от Duo Art, чтобы я мог наиграть им хотя бы четыре ролика и получить тысячу долларов. Так как один год уже был наигран вперёд, то я мог предвидеть возражения. Наконец надо было отыграть концерт в Elmira, близ Нью- Йорка, но скоро выяснилось, что этот концерт лопнул из-за общего застоя в делах, который посетил в эту зиму Америку. По этим же причинам в Duo Art, очень морщась, и единственное, что они нашли возможным предложить мне, это пятьсот долларов аванса с тем, чтобы я до будущего года к ним не приставал. Anyway [77] В любом случае (англ). , эти пятьсот, да отказ Haensel'a от процентов чуть-чуть уровняли мой денежный баланс и хотя мало, но кое-что для Европы было. Если бы хоть франк стоял семнадцать, а то он уже был ниже четырнадцати.

Осталось выяснить дело с М.Гарден. Я не знал, как к ней подступиться и на какие рога она меня встретит. Я просил Morin'a сообщить ей, что уезжаю в Европу и хотел бы поговорить с нею об «Апельсинах». Просил я и Бакланова, но оба, очень расположенные ко мне, не могли её добиться. Неожиданно я встретил Коханского, который только что приехал в Америку, и жена его оказалась приятельницей Mme Drepper, которая была секретарём Гарден и большой поклонницей моей музыки. Таким образом свидание было устроено в один день и в субботу двадцать девятого я был принят директрисой.

Симпатии были самые хорошие, так как Drepper сказала по телефону, что мисс Гарден очень заинтересована «Апельсинами». Однако, когда я пришёл к ней в Hotel Ritz, то ни её, ни Drepper, ни вообще никого не было. Я подождал, рассердился и ушёл. Но так как мне всё равно некуда было идти, то, погуляв по Пятой авеню, я через час позвонил, думая, что не половина третьего, а в половину четвёртого. Обе дамы оказались дома, страшно извинялись и просили немедленно приехать. Я закусил губу и отправился.

Про Mary Garden говорили, что ей сорок два, но выглядит она гораздо старше. Встретила меня чрезвычайно приветливо и, посадив на диван, стала расспрашивать, что это за опера, какой национальности, во-первых. Я ответил, что опера написана по-французски, на итальянский сюжет, русский композитор, для американского театра. Маry рассмеялась и в таком стиле пошёл разговор. Я в коротких словах рассказал историю заказа и отказа, отрекомендовав «Три апельсина» как дитя Кампанини, утеснённое Памом и Johns'ом после его смерти и ждущее реабилитации в лице Mary Garden. Так как она обожала Campanini и ненавидела Пама, то не дожидаясь даже знакомства с оперой, она сказала, что опера будет исполнена со всем необходимым количеством репетиций, с теми певицами, которые мне необходимы, и не иначе, как под моим личным контролем и наблюдением. Впечатление на меня было чрезвычайное: до сих пор я имел дело с торгашами, теперь я говорил с настоящей артисткой. Я рассказал ей сюжет, причём у неё горели глаза от удовольствия, а из музыки сыграл один «Марш», иллюстрируя рассказ. «Oh, how cute» [78] О, как мило (англ). - закричала она. О деловой стороне проронили между прочим: я сказал, что желал бы гарантию восьми спектаклей по пятьсот, а она ответила: «О, конечно». Получалось впечатление, что запроси я вместо четырёх тысяч восемь, она так же мило сказала бы «О, конечно». Но на самом деле я попросил как раз то, что следует, так как в моей цифре я опирался на контракт с Campanini, а Маry делала всё, что делал Campanini. Затем она спросила, не надо ли мне каких новых певцов для моей оперы - она готова ангажировать. Я ответил, что я сейчас не решаюсь делать указаний, но, между прочим, в Нью-Йорке есть лучшее русское сопрано Кошиц. Drepper моментально поддержала меня, сказав, что много слышала про неё. Гарден сказала: «Пожалуйста, приведите её послезавтра», и на этом свидание с поклонами и благодарностью закончилось.

Кошиц была в диком восторге и от моего успеха, и от своего появления, страшно волновалась и через день была привезена мною к Гарден. Пела превосходно, очаровала Гарден и была немедленно принята на роль Фаты Морганы и, вероятно, на многие другие. Таким образом, два чуда были совершены в три дня.

Со мною в этот приезд Кошиц затевала безумное объяснение, гораздо хуже, чем в Москве: я единственный человек, я единственный солнечный луч, я – единственный, кто может спасти её искусство. Сначала было очень приятно, но потом, когда пошли разговоры о самоубийстве, о слезах и безнадёжности, то было трудно. Мои романсы она напела мне только один раз и не полным голосом, но звучали они хорошо, пожалуй даже лучше, чем я полагал.

Самый контракт с business manager`ом Чикагской оперы, Mr Spangler`ом, был заключён накануне отъезда и провозились мы с десяти до четырёх, с перерывом в один час. С их стороны сидело два адвоката и сам Spangler, я защищал свои права самостоятельно и не думаю, чтобы плохо. Гарден появилась лишь на момент, пожала мне руку и сказала, что будет рада увидеть меня летом в Монте-Карло. Зато эти три чёрта выжимали из четырёх тысяч, так легко принятых ею, всё, что только можно. Как ни так, я получал тысячу на руки и вторую первого июля, что отлично устраивает мне лето, независимо даже от «флюктуации» франка. Я заплатил четыреста Haensel, тысячу дантисту и сто сорок газетам, купил билет на пароход (и ещё какой. «Aquitania»!). и две тысячи долларов увёз чистых в Европу. До июля хватит, а там смотришь, и Кусевицкий зашевелится с издательством.