Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Таким образом, через три месяца после того памятного мартовского боя из нашей семерки в живых оставалось четыре человека. Через год, в мае сорок третьего, погиб Герой Советского Союза Алексей Соломатин. Это было уже во время боев за Донбасс.

Капитан Иван Иванович Запрягаев — опытный летчик, воевал с первых дней войны. Имел сбитые самолеты, много вылетов произвел на штурмовку. Отличался высокой техникой пилотирования. Человеком был немногословным, несколько [91] замкнутым. Любил курить трубку и никогда с ней не расставался. Погиб незадолго до победы.

Седьмым в нашей группе был лейтенант Александр Мартынов, бывший ленинградец. В прошлом тоже летчик-инструктор. Летал превосходно. Наряду с моим заместителем по эскадрилье Володей Балашовым это был известный в полку шутник и выдумщик. Чрезвычайно жизнелюбивый и никогда не унывающий парень. На фронт, к нам в полк, пробыл в августе сорок первого года — я познакомился с ним и подружился под Запорожьем, когда вернулся в полк после ранения. Авторитетом пользовался большим. В боях был ранен, но уцелел. Стал Героем Советского Союза и после войны еще долго служил в ВВС на различных должностях. Умер сравнительно недавно — в 1980 году…

Вот вкратце все то, о чем напомнили мне кадры кинохроники далекого марта сорок второго года. Смотрел я на них — живых, полных сил, смотрел на себя самого, с каким-то трудом постигая, что сегодня-то из всей группы один я только и остался. Самый старший из них. И оказалось, суждено мне было пережить их всех, отчего в зале, наполненном людьми, чувствовал я себя в полном одиночестве: прошлое крепко держало меня и отделяло от всех остальных, кто смотрел эти кадры.

Но это было, как я уже заметил, спустя много лет после войны. А в ту пору нам слали письма со всей страны, и впереди нас ждал тяжелейший период боев, который историки потом определят как бои на дальних подступах к Сталинграду…

В мае сорок второго года в районе Харькова развернулось ожесточенное сражение. Обе стороны готовились начать летнюю кампанию наступательными операциями именно на этом участке фронта. Наше командование планировало использовать Барвенковский выступ в качестве плацдарма и нанести силами Юго-Западного фронта два сходящихся удара: с севера, из района Волчанска, и с юга, из района Барвенковского выступа, в общем направлении на Харьков.

Противник готовил наступательную операцию с целью ликвидации Барвенковского выступа, нанося два сходящихся удара, как бы подсекающих основание выступа, из района Балаклеи и Славянска. Общее количество самолетов у сторон было примерно равным, но у гитлеровцев было подавляющее превосходство в бомбардировщиках. Истребительная авиация на нашем направлении была представлена с [92] нашей стороны недоукомплектованными полками Як-1 и ЛаГГ-3, а также самолетами И-153 («Чайками»).

Когда группа за группой пошли немецкие бомбардировщики при надежном прикрытии, мы сразу почувствовали неравенство сил, выражавшееся не только и не столько в количественном плане, сколько в качественных соотношениях.

Но соотношение сил в воздухе, можно сказать, было частным моментом. К дальнейшим тяжелым последствиям привели серьезные просчеты оперативно-стратегического плана. Ход событий показал, что свои возможности мы тогда завысили, а возможности противника недооценили. «Анализируя ход Харьковской операции, — писал в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — нетрудно понять, что основная причина нашего поражения здесь кроется в недооценке серьезной опасности, которую таило в себе юго-западное стратегическое направление, где не были сосредоточены необходимые резервы Ставки.

Если бы на оперативных тыловых рубежах юго-западного направления стояло хотя бы несколько боеспособных резервных армий, тогда бы не случилось этой катастрофы».

Запланированное наступление наших войск на харьковском направлении началось 12 мая 1942 года. 296-й истребительный авиаполк майора Баранова поддерживал с воздуха части 6-й армии, которая наносила главный удар с Барвенковского выступа. За два дня до начала наступления наш полк перебазировался на полевую площадку возле села Марьевка. Это — в тридцати километрах к северо-западу от Барвенково. Фактически мы сидели на самом основании выступа.

С началом наступления мы произвели несколько боевых вылетов на прикрытие наших войск. Активность авиации противника нарастала. Небольшими группами, но часто гитлеровцы пытались бомбить наши войска в районах сосредоточения. Была попытка бомбить и наш аэродром, но в это время несколько летчиков находились в воздухе, и бомбардировка была сорвана. Немцы потеряли два Ю-88.

В воздухе чаще стали появляться группы модернизированных «мессершмиттов» — Ме-109ф. Они имели лучшие летно-технические данные, чем Ме-109Е, а внешне отличались формой крыла. У Ме-109Е концы крыльев были как бы обрублены, а у Ме-109ф — закруглены. Различать в воздухе эти типы машин было несложно.

Уже к исходу второго дня наступления группы Ю-88 и Хе-111 непрерывно висели в воздухе, и нам приходилось [93] работать с полным напряжением сил. Мы довольно успешно применяли эшелонирование, учитывая высокую скороподъемность Ме-109ф. Над своей ударной группой, которой обычно ставилась задача атаковать бомбардировщики, мы, как правило, имели одну или две пары «яков» — на 600–1000 метров выше. Эти пары должны были связывать боем Ме-109ф, давая возможность основной группе уничтожать бомбардировщиков.

Такая тактика вполне себя оправдала. В те дни нам удалось вытеснить истребители противника из районов, где действовали немецкие бомбардировщики, и, таким образом, борьба с бомбардировщиками облегчалась. Но нас было мало. Беспрерывные вылеты на отражение бомбардировочных ударов изматывали личный состав полка, и вскоре усталость летчиков, а также неизбежные повреждения самолетов дали себя знать. В этих боях погиб Дмитрий Король и был подбит другой опытный летчик — Долженко. Долженко, правда, сумел посадить самолет на одну стойку шасси и тем самым сохранил машину для дальнейших боев. На поврежденном самолете приземлился в поле и Александр Мартынов, но техники за ночь подремонтировали машину, и на следующий день Мартынов мастерски взлетел с очень небольшой площадки, где ремонтировался истребитель.

В те дни мы много летали. Как ни странно, но отдельные вылеты чаще всего запоминаются во время нормальной режимной работы. А когда наступают тугие времена и ты живешь в предельном напряжении — тебе некогда расслабляться после посадки. Ощущения размываются, у тебя вообще нет ощущений — все съедает усталость. Но даже в тех условиях один вылет мне все же запомнился накрепко…