Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

В те дни истребители были крайне нужны для прикрытия наших переправ через Дон в районе Калача. С утра и до вечера шли к Калачу волны Ю-88, Хе-111 и Ю-87 под прикрытием истребителей. Кроме этого, над Калачом в воздухе постоянно висели группы «мессершмиттов», которые связывали боем наших истребителей, затрудняя нашим летчикам атаки по «хейнкелям» и «юнкерсам». Явное преимущество противника в воздухе мы могли лишь отчасти компенсировать интенсивностью боевых вылетов. Это означало, что на каждого летчика в те дни легли многократно увеличенные нагрузки. Это было только начало тяжелейших многомесячных боев в небе Сталинграда.

Мы летали непрерывно, сменяя друг друга в воздухе. Старались каждый вылет строить тактически грамотно, используя уже немалый опыт боев отчисление превосходящим противником. Прикрытие переправ осуществляли, эшелонируясь по высотам, что давало нашим малочисленным группам максимальную свободу маневра. Однако неравенство сил было слишком очевидным. Сказывалось и то, что мы имели здесь дело с отборными немецкими летчиками, поэтому бои были очень тяжелыми. Для многих молодых летчиков, которые начинали воевать под Сталинградом, первый боевой вылет часто становился последним. Гитлеровские асы не прощали даже малейшей оплошности в воздухе и не оставляли времени для приобретения боевой формы. Но вместе с тем выявилось и другое: к лету сорок второго года в наших поредевших и измотанных беспрерывными боями полках уже образовались группы летчиков-истребителей, которые не только ни в чем не уступали гитлеровским асам, но и безусловно превосходили их во всем, что касалось индивидуального мастерства, В каждом полку таких летчиков было немного, но тем не менее гитлеровцы уже почувствовали их силу. Летчик соседнего с нашим полка Михаил Баранов под Калачом в одном бою сбил четыре немецких самолета. Воевал он смело и грамотно во всех боях. В сорок четвертом и в сорок пятом годах, когда мы уже практически выбили весь цвет фашистской авиации и наше господство в воздухе стало безраздельным, наши опытнейшие асы в одном бою сбивали по два и даже по три немецких самолета. Но это даже для заключительного этапа войны было редкостью, а что же говорить о лете сорок второго года, когда противник был на редкость силен и держал в своих руках инициативу! С Михаилом Барановым мы впоследствии недолгое время служили в 9-м гвардейском полку и не раз делились впечатлениями о боях под [110] Калачом. В этих боях прославились и получили фронтовую известность также летчики-истребители Степаненко, Мартынов, Балашов и другие.

Наш полевой аэродром Илларионовский, с которого мы вели интенсивную боевую работу, находился в непосредственной близости к Калачу. Нередко воздушный бой приходилось начинать сразу после взлета, а это было чрезвычайно сложно. Заканчивали бой, как правило, на исходе горючего, с израсходованным боезапасом, часто — над своим аэродромом. Не раз нашим летчикам приходилось производить посадку под огнем немецких асов. В такой сложной обстановке, когда аэродром расположен у самой линии фронта и на нем базируются несколько истребительных групп из разных полков, аэродром, конечно, должен хорошо прикрываться зенитной артиллерией. Но наш полевой аэродром зенитного прикрытия не имел, и потому мы нередко теряли летчиков именно в тот момент, когда, возвращаясь с задания, истребители шли на посадку или вынуждены были принимать бой над собственным аэродромом без горючего и боеприпасов…

Само собой разумеется, противник уделял аэродрому постоянное внимание. Однажды, когда большая часть наших самолетов находилась на заправке горючим и боеприпасами — из боя с небольшим интервалом вернулось сразу несколько групп, — внезапно прилетели два десятка «мессершмиттов», которые блокировали аэродром, сожгли несколько самолетов Як-1, вывели из строя летное поле и набросали множество мелких противопехотных мин — «лягушек». Это был тяжелый урок.

На рассвете следующего дня уцелевшие самолеты перелетели на полевой аэродром Воропоново (в пятнадцати — двадцати километрах к югу от Сталинграда). С этого аэродрома мы продолжали вылетать в район Калача, а после прорыва немецких танков на южном направлении прикрывали боевые действия «петляковых», которые уничтожали танки и живую силу противника в районах Жутово и Аксай.

Гитлеровцы наступали.

С юга противник подошел к Сталинграду на расстояние семидесяти километров. Напряжение боев нарастало и на земле и в воздухе, и в августе мы снова вынуждены были менять аэродром. На этот раз нам пришлось перебазироваться прямо в Сталинград, на центральный аэродром города. Его называли «школьным», вероятно, потому, что еще с конца двадцатых годов он использовался для обучения [111] курсантов сталинградской летной школы. И если для самолетов тридцатых годов этот аэродром был вполне подходящим, то к лету сорок второго года он, конечно, устарел. Сама по себе площадка была ограниченных размеров, к тому же с двух сторон ограждена городскими постройками. Взлетать и садиться надо было чрезвычайно осмотрительно. Молодым летчикам опыта не хватало, к сожалению, случались поломки. Правда, был и плюс, если вообще можно говорить о каких-то плюсах, вспоминая то время… В бытовом отношении мы наконец попали в давно забытые условия сносного житья. Авиагородок, который располагался возле летного поля, был покинут жителями гарнизона подобно тому, как когда-то в сорок первом покинули свой авиагородок в Кировограде и мы. Поэтому мы разместились в чьих-то оставленных квартирах с полной обстановкой и всем тем житейским скарбом, который даже оставленной квартире придает уют. В комнате, где я поселился, была мебель, постельное белье, книги — непонятно было: взяли ли с собой что-нибудь хозяева или оставили все, с чем жили? На буфете стоял набор старомодных слоников, которые, по народным поверьям, приносили в дом счастье. Сам этот факт, что я живу в комнате со слониками, конечно же привлек внимание полковых остряков, и мне между боевыми вылетами или в конце дня приходилось выслушивать от боевых друзей немало полушутливых замечаний на этот счет, впрочем, некоторые были довольно едкими…

Стояла жара. Горячий ветер нес пыль. Лето выдалось на редкость сухое. В перерывах между вылетами некуда было деться от этой жары и пыли. Перегревались двигатели — они недодавали оборотов и часто выходили из строя. А ожесточенность боев в воздухе нарастала. Теперь уже бомбардировочная авиация противника наносила удары по городу. День 23 августа для всех, кто тогда находился в Сталинграде, стал памятным на всю жизнь. В этот день гитлеровская авиация сожгла город.

Утром еще ничто не предвещало столь ужасного по своим последствиям массированного налета. С рассветом паши летчики, как всегда, начали вылетать на боевые задания. Большинство уже успело сделать по одному боевому вылету. Многие дрались, садились, чтобы заправиться, и снова ждали команды на вылет. И в это время на город пошли армады бомбардировщиков. Все, кто был в тот момент на аэродроме, одновременно услышали гул сотен вражеских боевых машин. Через мгновение над городом уже стоял непрерывный свист падающих бомб, гул взрывов, который [112] перекрывал идущий сверху рев двигателей самолетов. Вероятно, десятка полтора-два бомбардировщиков, продолжая свой полет в общей массе, сбросили свои бомбы на аэродром и прилегающие к нему территории.