Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Те немецкие летчики, с которыми мы ежедневно вели тяжелейшие бои в небе Сталинграда, умели использовать даже незначительное тактическое преимущество, и, если бы наша группа продолжала следовать своим курсом, тот несколько отставший «як» был бы обречен. Но даже при всей важности полученного задания я не мог дать гитлеровцам возможность сбить «як» на моих глазах. Я даже не могу сказать, что раздумывал; нет, только увидев это, я резко развернул свой истребитель и открыл отсекающий огонь по «мессершмиттам», преследовавшим «як». Я успел это сделать вовремя: атака Ме-109 была сорвана. Я лишь успел увидеть, что в этой атаке наш «як» сбит не был, а в следующее мгновение уже потерял его из виду. Бой начался сложным взаимным маневрированием наших и немецких истребителей, очень скоро «мессершмитты» оказались связаны боем, и мы с Каретиным начали постепенно отрываться. Перешли на пикирование, миновали поселок Гумрак, а затем бреющим полетом пошли вдоль дороги к Дону.

По дороге шли и шли гитлеровские войска. Нас обстреливали, но сбить самолет на бреющем полете трудно. Порой мы снижались ниже телеграфных столбов — это, вероятно, и спасло нас. Сбоку, снизу беспрерывно шли трассы пулеметов и зенитных орудий, но реакция стреляющих запаздывала.

Так, над самыми головами гитлеровцев, проскочив опасную зону обстрела, истребители вышли к Вертячьему. Постоянно маневрируя, мы не позволяли противнику вести прицельный огонь. Вскоре мы обнаружили танки сразу в нескольких местах сосредоточения. Отметили выдвижение одной из танковых колонн по дороге, ведущей на юго-восток. Дело было сделано, и мы взяли курс на север.

Горючее было на исходе, и до своего аэродрома мы бы не дошли. Поэтому, пролетев около пятнадцати минут на север, мы развернулись на восток и произвели посадку на одну из наших площадок в районе Быково. Мне обеспечили немедленную связь со штабом воздушной армии, и я в установленном порядке доложил данные офицерам разведки Файзулину и Сидорову, которые тут же, по телефону, передали мне благодарность. Утром следующего дня [119] мы с Каретиным вернулись на летное поле под Ленинск. Мне пришлось снова повторить свой доклад и более обстоятельно ответить на ряд вопросов. В свою очередь я узнал, что летчики, которые обеспечивали наш полет, после того как мы с Каретиным оторвались, вели упорный воздушный бой с двумя группами «мессершмиттов». Один из наших летчиков (из соседнего истребительного полка) в этом бою был сбит над городом и погиб.

Так, неожиданно для себя, через много лет после войны в фойе ЦДСА был восстановлен в моей памяти один из эпизодов нашей боевой работы под Сталинградом. В конце этой беседы мой собеседник сказал:

— Я, товарищ генерал, потом всю войну следил за вашими боями… По газетам, когда мог — у летчиков узнавал. Для меня было очень важным знать, что вы живы и воюете. Я ведь вам обязан жизнью.

И только в этот момент я понял, кто был мой собеседник. Передо мной стоял тот самый летчик, которого я не позволил сбить, упредив атаку «мессершмиттов» огнем своего «яка»… Понять его было нетрудно: он пережил тяжелейшие секунды в бою и на всю жизнь сохранил благодарность за то, что его выручили в трудную минуту. Но взаимная выручка в бою была для нас привычным делом. Без этого мы бы просто не могли воевать. И меня не раз выручали боевые товарищи…

В начале сентября гитлеровцы вышли к внутреннему оборонительному обводу Сталинграда. Ожесточенные бои не прекращались ни на земле, ни в воздухе. Казалось бы, большего напряжения в боях, чем то, которое мы вынесли летом под Сталинградом, ожидать трудно. Но самые тяжелые дни обороны города были еще впереди.

Некоторые летчики нашего полка были награждены орденами. Я получил второй орден Красного Знамени. Награждали в те дни нечасто, и цена каждой награды была очень велика. Многие из моих друзей, представленные к орденам, так и не смогли их получить. Были сбиты лейтенанты Каретин, Тимохин, Грибанов, Егоров, Журавлев. В полк прибыло пополнение, но это были молодые ребята с очень малым налетом. У некоторых не было и двадцати часов налета. Летчики они были мужественные, задиристые, но без опыта… В будущем многие из них могли бы стать первоклассными воздушными бойцами, но для этого им надо было прийти Сталинград и выжить — задача для молодого [120] летчика сверхтяжелая. Даже не знаю, с чем это можно сравнить: по ожесточенности, интенсивности и накалу таких боев, как в небе Сталинграда, мне больше в течение всей войны видеть не приходилось. Прибывали в полк и опытные летчики — обычно после ранений. Но таких было мало. В основном пополнялись за счет молодежи.

Обстановка требовала убыстренного ввода новичков в строй. Было решено дать им немного потренироваться и закрепить навыки в групповой слетанности. Мы, ветераны полка, прекрасно понимали, к каким последствиям в первом же бою может привести отсутствие взаимопонимания в группе. Такая группа просто небоеспособна. Но молодежь этого не знала, не понимала, и потому новички реагировали резко. Несколько молодых летчиков прямо заявили мне:

— Товарищ командир! Мы прибыли воевать, а не отсиживаться за вашими спинами!

Прекрасные были ребята! Я понимал их душевное состояние, но не имел права руководствоваться эмоциями. Поэтому я довольно жестко ответил им, что они еще многого себе не представляют, а нам в полку нужны не мертвые и раненые, а боеспособные и умелые бойцы.

Все же некоторых наиболее крепких молодых летчиков мы вынуждены были включать в состав боевых групп. Вылетали они на боевые задания в парах с ветеранами и нередко показывали образцы мужества и отваги. Но как нам не хватало времени для их ввода! Несомненно, такие ребята, как сержанты Филиппов, Семенов и Беликов могли бы стать отличными воздушными бойцами. Но битва шла слишком тяжелая и скоротечная. Я и некоторые мои товарищи подошли к сталинградским боям уже зрелыми боевыми летчиками и опытными командирами. А каково было молодым летчикам, которые в те дни совершали свои первые боевые вылеты!..

Одного из молодых летчиков сбили в воздушном бою над Волгой. Летчик погиб. По уведомлению о смерти сына приехал к нам отец. Как он добрался, как нашел наш полк — можно только удивляться. Но это был отец!

Говорить с ним было тяжело. Николай Баранов поручил мне рассказать этому человеку о его сыне все, что можно было рассказать в таком случае. Как он воевал, каким был хорошим товарищем, что мог бы сделать, если бы не превратности суровой фронтовой жизни.

Не беря греха на душу, скажу, что для меня это было трудным поручением. Представьте себе паренька, который [121] прожил в полку несколько дней в нетерпеливом ожидания боя и погиб на первом или втором боевом вылете…