Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

К слову: на ростовском аэродроме я однажды совершенно неожиданно услышал рояль. До войны я с удовольствием слушал фортепианные концерты. Я вообще люблю этот инструмент. И вот однажды на полевом полуразрушенном аэродроме в Ростове среди привычных звуков самолетных моторов, машин и разной прочей техники — какие еще звуки услышишь на аэродроме? — я вдруг услышал пробивающуюся строгую мелодию. Мы, летчики, только что группой вернулись с задания, доложили о вылете и пошли в столовую. И там я услышал звуки рояля…

Оказалось, инструмент каким-то чудом сохранился в соседнем разрушенном помещении. Осторожно, словно от этого мелодия могла прерваться, вошли мы в помещение. Там среди всякого хлама стоял старый, поцарапанный и, очевидно, никому не нужный рояль. Вокруг рояля собралось несколько солдат. [181]

Первое, что я увидел, — пальцы на клавишах. Заскорузлые, большие, неровные, они никак не подходили к белым клавишам. Словно стесняясь своей грубой силы, они осторожно касались клавиатуры, и старый рояль отзывался знакомой и строгой мелодией. По-моему, то была одна из сонат Бетховена. Порою пальцы солдата не попадали на нужную клавишу, и тогда в строгую мелодию тосклива врывалась фальшивая нота. Но что это значило в сравнении с тем неожиданным удовольствием, которое мы испытывали оттого, что впервые за много месяцев слышали музыку, которая уводила нас в прежнюю жизнь, в довоенные времена.

Впоследствии, когда война велась уже за пределами нашей страны, мне еще раз довелось слышать игру на рояле. Но по ощущению я и сравнить не могу то впечатление с этим, которое я испытал в разрушенной постройке ростовского аэродрома, вернувшись из воздушного боя над Батайском.

Ежедневно под вечер, когда полеты были уже закончены, личный состав полка собирался на ужин. Может показаться, что не такое уж это важное дело — ужин, чтобы о нем специально оповещать читателя. Однако же не будем опешить с выводами.

Еще во время боев по ликвидации окруженной под Сталинградом вражеской группировки я обратил внимание на то, что летчики полка очень редко бывают все вместе. Все дни проходили в напряженной работе: одни пары вылетали на боевые задания, другие возвращались, все это происходило в разное время, и такая рабочая чехарда длилась в утра до вечера, дотемна, а вечером, конечно, усталость брала свое — надо было успеть отдохнуть и подготовиться к следующему боевому дню. Все было понятно, но тем не менее ситуация казалась парадоксальной: полк сильный и дружный, но вот все вместе люди собираются редко — живут и воюют рядом, но при этом как бы разделены во времени. И я ввел единое время для ужина всего летного состава.

Сначала сделать это мне не удавалось: мешали частые перебазирования, да и работали мы некоторое время отдельными группами с разных аэродромов. Но к тому времени, когда был освобожден Ростов-на-Дону, это нововведение уже вошло в силу и оказалось чрезвычайно полезным. Вероятно, сама по себе потребность собираться хотя бы раз в сутки всем составом отвечала душевному состоянию летчиков, поскольку наш полковой ужин очень быстро превратился [182] в прочный ритуал, просуществовавший без изменений до конца войны. На каком бы аэродроме мы ни находились, столовая наша всегда принимала один и тот же вид: три больших стола для летчиков трех эскадрилий (каждой эскадрилье — свой стол) и в середине — четвертый стол, поменьше, — для командного состава полка. И все летчики, от новичка до ветерана, знали, что ужин не начнется, если хоть один человек не займет своего места. Поэтому на ужин собирались с завидной организованностью. Здесь в неофициальной и вполне демократической обстановке мы могли обсудить кое-какие события прошедшего дня; здесь после трудных одержанных побед мы могли сбросить напряжение и даже пели общие любимые песни; здесь, когда все были вместе, мы поддерживали друг друга в тяжелые дни потерь и вспоминали погибших товарищей; здесь мы — командир, комиссар, начальник штаба и инженер полка — были не только старшими по должности, но и просто старшими товарищами. Наш полковой ужин оказался средоточием той душевной, человеческой атмосферы, которая необходима каждому воюющему человеку. Спустя много лет после войны как-то во время одной из встреч с однополчанами вспоминали мы разные эпизоды военных лет, и летчик Иван Янгаев (ныне генерал, а в сорок третьем году — новичок в полку) рассказывал, как он был подбит и как его наши артиллеристы доставили в полк на следующий день к вечеру. «Прямо к полковому ужину поспел», — заметил он через тридцать с лишним лет с таким удовлетворением, словно это и по сей день имеет для него большое значение…

Каждый вечер в определенное время, которое диктовалось обстановкой и напряжением прожитого дня, по моему сигналу ужин завершался, и все отправлялись на отдых. А с утра, с рассвета, снова вылеты по жесткому графику. График соблюдался неукоснительно, и весь режим строился таким образом, чтобы летчики успевали отдохнуть и находились бы в хорошей форме.

В сорок третьем году на должность начальника штаба нашего полка был назначен капитан Анисим Иосифович Юрков — дельный штабист, очень корректный, тактичный и уважаемый в полку офицер. Мы с ним прекрасно сработались.

Однажды Анисим Иосифович сказал мне:

— Борис Николаевич, нам в полк хотят двух девушек дать. [183]

У нас в полку среди технического состава были девушки — механики по вооружению, укладчики парашютов. В принципе на штатных должностях во всех этих службах людей хватало, поэтому на сообщение начальника штаба я недоуменно отреагировал:

— Зачем, Анисим Иосифович?

— Да я и сам толком не знаю, — честно признался начальник штаба. — Летчицы…

А… Тут мне стало ясно, о ком идет речь.

Еще в дни боев под Сталинградом в 8-ю воздушную армию стали прибывать девушки, которые получили летную подготовку в группе Марины Расковой. Тогда в нашу дивизию прибыли летчицы-истребители Лиля Литвяк и Катя Буданова.

Вообще-то участие женщин в Великой Отечественной войне в качестве летного состава у нас больше известно по знаменитому женскому 46-му гвардейскому полку легких ночных бомбардировщиков. Летали они на По-2. Но было немало женщин, летавших на боевых самолетах. В том числе — на истребителях. К этой группе и принадлежали прибывшие к нам в дивизию Лиля Литвяк и Катя Буданова.

Женщина военный летчик — факт незаурядный. А женщина-истребитель — беру смелость утверждать — явление уникальное. Полеты на истребителях в авиации всегда относились к наиболее сложному виду полетов вообще. Есть ряд профессий, которые не случайно считаются мужскими. К таким относится и профессия летчика-истребителя. Ведь если говорить о вещах самых простых, то даже в обычном полете управление истребителем требует основательной физической подготовленности от пилота. А перегрузки в бою! Перегрузки бывали такие, что не всякому здоровому мужчине под силу! Поэтому тот факт, что девушки неплохо летают на истребителях, уже говорил в их пользу. Но ведь им предстояло не просто летать, им предстояло воевать. Я прекрасно знал, с каким сильным и беспощадным противником им придется столкнуться. Поэтому, отдавая дань искреннего уважения этим славным девушкам, жаждущим окунуться в гущу боевой работы, я все же испытал тревогу после сообщения начальника штаба.