Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Помню, поинтересовался у Кривошеева — разговор шел в непринужденной форме, — для чего он отрастил усы.

— Для солидности, товарищ командир, — вполне серьезно ответил молодой летчик.

Я не смог скрыть улыбки.

— Разве в этом заключается солидность?

Пока успел в течение нескольких минут переговорить с другими — смотрю, Кривошеев уже без усов! В трех шагах от меня, незаметно, всухую, лезвием соскреб… Забавный, конечно, эпизод, но для этих ребят любое слово опытного фронтового летчика и командира звучало как немедленный приказ к действию, и такая настроенность мне понравилась.

Вскоре мне пришлось снова выйти на радиосвязь. Я распределил летчиков по эскадрильям и занялся неотложными делами.

Кривошеева я направил в первую эскадрилью. Кто-то указал ему на палатку, в которой располагался командир эскадрильи, и молодой летчик поспешил туда. Но перед палаткой остановился в нерешительности. Из палатки и в палатку то и дело выходили и входили летчики с орденами, и, глядя на них, Кривошеев оробел. Так он и стоял некоторое время, пока не вышел невысокий лейтенант с двумя орденами Красного Знамени на гимнастерке. Взглянув на новичка, он сразу все понял.

— К нам?

— В первую эскадрилью…

— Ребята! — закричал невысокий лейтенант, подталкивая Кривошеева в палатку, — к нам пополнение!

И вконец смутившийся новичок оказался сразу в центре внимания: на него смотрело несколько пар любопытных и доброжелательных глаз. Больше всех, как показалось Кривошееву, почему-то был обрадован тот маленький лейтенант с двумя орденами, который его и привел в палатку. (Это был один из лучших летчиков полка, будущий Герой Советского Союза Николай Выдриган.) Вскоре растерянности Кривошеева как не бывало: в эскадрильях нашего полка умели встречать новичков.

Командир эскадрильи, как запомнилось молодому летчику, был в прекрасно сшитом костюме из очень хорошего материала кофейного цвета. На груди комэска орденов не [206] было — только одна Золотая Звезда поблескивала, и Кривошеев невольно смотрел на нее. Комэск, как и все в палатке, тоже смотрел на новичка доброжелательно, но был очень немногословен. Таким Григорий Кривошеев впервые увидел Алексея Решетова. И поначалу никак не мог взять в толк — что это за костюм такой у комэска и почему он так выделяется среди остальных летчиков?

Тут я должен сделать небольшое отступление от рассказа, поскольку история этого костюма заслуживает того, чтобы о ней рассказать особо.

В ту пору когда наш полк базировался в Ростове-на-Дону, Алексей Решетов, который уже тогда был Героем Советского Союза, получил от командования отпуск для поездки на родину. Для каждого фронтовика отпуск домой был довольно редкой формой поощрения, и надо было быть очень незаурядным бойцом, чтобы такое заслужить. Алексей Решетов готовился отбыть в отпуск, и в это время па аэродром прибыл командующий 8-й воздушной армией генерал Т. Т. Хрюкин. Решетова он знал и ценил как одного из лучших воздушных разведчиков армии. Узнав, что командир эскадрильи собирается в отпуск к родным, командующий обратил внимание на внешний вид летчика. С обмундированием в тот период у нас дела обстояли неважно. Решетов со всеми своими орденами и с Золотой Звездой ходил в старенькой, стираной-перестираной гимнастерке, как большинство летчиков полка. Командующий заметил, что отпускнику, тем более Герою, являться к своим родным в таком виде не годится. Распорядился, чтобы командиру эскадрильи выдали новую форму, но на складах не нашлось подходящей. И тогда Т. Т. Хрюкин приказал своему адъютанту передать Алексею Решетову его генеральский отрез и немедленно сшить из этого отреза костюм. Все быстро было исполнено. Нашли хорошего мастера, и вскоре форма была сшита. Материал, так поразивший прибывшего в полк Григория Кривошеева, в ту пору выдавался только высшему командному составу Красной Армии. В костюме, сшитом из этого материала, Алексей Решетов и отбыл в отпуск. Иногда потом носил его и на аэродроме — вот почему этот момент запомнился новичку…

В последующие дни, следуя установленному в полку порядку, Кривошеев до седьмого пота сдавал зачеты инженеру, потом попал в руки штурмана эскадрильи, прекрасного мастера фоторазведки Николая Самуйлика. К тому времени у Самуйлика на счету было уже больше двухсот боевых вылетов — это тоже был один из опытнейших летчиков. [207] Самуйлик обладал высокой штурманской подготовкой, ни один молодой летчик эскадрильи не мог миновать его строгого экзамена. Надо сказать, что мы в то время работали над Донбассом — районом промышленно развитым, насыщенным густой сетью железных дорог. Разные участки этого обширного района во многом были похожи один на другой.

Летчики изучали карту по квадратам, в каждом квадрате надо было знать характерные ориентиры и приметы, которых было не так-то и много, а вот схожих, повторяющихся примет было предостаточно. Для молодого и неопытного летчика это была серьезная работа. Но проскочить мимо этого этапа, когда за дело брался такой добросовестный и знающий человек, как Николай Самуйлик, было абсолютно немыслимо. Только тогда, когда Кривошеев, как и его товарищи, одолел и это и, пользуясь своей молодой цепкой памятью, сумел нарисовать карту на чистом листке со всеми подробностями, — только тогда Николай Самуйлик принял зачет по штурманской подготовке.

И вот теперь новичкам предстояло продемонстрировать технику пилотирования.

Нередко новички, в основном наиболее ершистые и самолюбивые, старались сразу себя показать, доказать ветеранам, что и они тоже не лыком шиты. Ветераны посмеивались: показать-то себя хочется, это понятно… А что покажешь, если в багаже, кроме честолюбивых замыслов, ничего еще нет? Впрочем, посмеивались понимающе: каждый через это прошел…

Мы же из рассказов молодых летчиков узнавали, какие разговоры бытуют в запасных полках. Там помимо программной шла в некотором роде стихийная «подготовка». Смысл ее заключался в следующем. Прежде, чем тебя допустят колошматить немцев, считали «пенафты» в запасных полках, надо зарекомендовать себя в глазах опытных фронтовых летчиков. И делать это сразу, без промедления, ошеломительным натиском… Для этого надо по прибытии в часть показать, что умеешь пилотировать на пределе. «Рви машину со струями, — наставляли друг друга иные мудрецы в запасных полках, — заверти самолет так, как шелкопряд заворачивается в кокон! Вот тогда фронтовые старички скажут: «Этот — наш!» И в бой!»

Григорий Кривошеев так и сделал.

Получив задание на пилотаж в зоне, на глазах у изумленного полка он «рвал самолет со струями» и закрутил [208] себя «в белую паутину, как шелкопряд». Но радиоприемник свой настроить забыл и команды с земли слышал плохо.