Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Вернувшись на свой аэродром, я занялся текущими делами. Среди всяких дел одно оставило в моей памяти грустное воспоминание. Я распрощался со своим боевым самолетом.

Это было неизбежно. Як-1 Ферапонта Петровича Головатого прошел долгий боевой путь от Сталинграда до Крыма. Он оказался живучим, этот редкий подарок, и пережил многие самолеты, которые мы принимали в конце сорок второго года. Однако напряженные бои и полеты, открытое хранение на воздухе сделали свое дело. Стала коробиться обшивка крыльев, кое-где вспучивалось покрытие. Это уже было опасно, так как в воздухе при перегрузках во время боя обшивка могла быть сорвана, и самолет стал бы неуправляемым. Свой ресурс этот истребитель-трудяга честно выработал. Но списать его обычным порядком, как самый заурядный самолет, я не мог и потому попросил авторитетную комиссию в составе инженеров 8-й воздушной армии и нашей 6-й гвардейской авиадивизии дать по состоянию самолета официальное заключение. В состав комиссии вошел и инженер-инспектор 8-й воздушной армии Анатолий Леонидович Кадомцев. В сорок втором году вместе со мной Анатолий Кадомцев — тогда еще инженер эскадрильи нашего 31-го гвардейского истребительного авиаполка — принимал от Головатого этот самолет на заводском дворе.

На Кадомцева я обратил внимание осенью сорок второго года, когда принял полк. Я много времени уделял тогда подготовке материальной части — матчасть была сильно изношена — и потому довольно быстро присмотрелся к людям инженерно-технического состава полка, среди которых было немало знатоков своего дела. От их умелой и быстрой работы в ту пору — в период подготовки наступления под Сталинградом — во многом зависела боеготовность полка и дальнейшее его успешное участие в боевых действиях.

Кадомцев с первого взгляда ничем не выделялся среди техников и механиков. Он был скромен и сдержан в разговорах, [252] постоянно возился с техникой, вечно ходил в промасленном затертом комбинезоне, и по внешним признакам его никак нельзя было выделить среди наших работяг-техников и механиков. Но вот однажды я задал ему какой-то вопрос и был удивлен его ответом. Собственно, меня удивила его речь — это была речь знающего, высокообразованного человека. Поговорив с ним, я поинтересовался его прошлым и выяснил, что он перед самой войной окончил академию Жуковского в одном потоке с инженером Дымовым, которого я хорошо знал по полку Николая Баранова. Передо мной был авиационный специалист высокого класса. Поэтому, когда мне вскоре потребовался хороший специалист для приема дарственного самолета Ф. П. Головатого, я без колебаний взял с собой инженера эскадрильи Анатолия Кадомцева. Впоследствии он был переведен из нашего полка в инженерно-техническую службу воздушной армии, и, хотя мне было жаль отпускать такого специалиста, я, конечно, не стал препятствовать его продвижению по службе. И вот теперь, после завершения крымской кампании, Анатолий Кадомцев поставил свою подпись под официальной экспертизой по состоянию самолета Ф. П. Головатого. По просьбе руководителей Саратовской области самолет был отправлен на железнодорожной платформе в Саратов и там установлен на центральной площади города для обозрения. Затем этот Як-1 передали в областной музей, где он экспонируется и поныне.

Я же написал Ферапонту Петровичу подробное письмо, в котором рассказал о ходе боев за Крым, подробно подытожил почти полуторагодовой боевой путь самолета, объяснил неизбежность списания машины и еще раз сердечно поблагодарил за подарок и за доверие. Вообще-то я регулярно переписывался с Ф. П. Головатым в течение всего времени нашего знакомства и периодически сообщал о наших боевых делах. В ответ я получал письма, из которых узнавал немало интересного о жизни в тылу, на моей родине в Саратове. Узнал также, что после освобождения Сталинграда саратовцы послали в героический город эшелон со стройматериалами и оборудованием и Ф. П. Головатый в составе делегации саратовцев побывал в Сталинграде. Очень подробно он писал мне о своих впечатлениях. В общем, мы постоянно держали друг друга в курсе всех дел, поэтому писать свое письмо из Крыма мне было грустно. Вместе с этим самолетом уходил в прошлое очень трудный и важный период моей биографии.

Нас по-прежнему занимали бытовые будничные дела: [253] ремонт техники, обучение молодых летчиков. Несмотря на выпавшую нам передышку, на земле мы держали дежурные звенья, а наши разведчики продолжали летать на задания: на сей раз они выполняли специфическую работу — отыскивали затонувшие корабли. В хорошую погоду корабли, затонувшие на глубине 10–15 метров, с воздуха были отчетливо видны. Это уже шла работа в счет мирного времени. И вдруг — происшествие. Когда мне доложили подробности, я был удивлен: виновник происшествия — инженер-инспектор воздушной армии Анатолий Кадомцев…

Дело было так.

Один из летчиков дежурного звена — в тот день это был Иван Янгаев — увидел, что возле одного из «яков» возятся механик и инженер-инспектор воздушной армии Кадомцев. Кадомцева в полку все знали, знали его пристрастие к технике, поэтому Янгаев ничуть этому не удивился и обратил внимание на тот «як», когда он вдруг стал выруливать на полосу. Пробежав по полосе положенное, «як» вполне квалифицированно оторвался и стал набирать высоту. Анатолий Кадомцев самовольно произвел взлет…

Никогда до этого случая я не подозревал, что Кадомцев, блестящий авиационный инженер, был одержим затаенной страстью — мечтал стать летчиком. Я и многие мои товарищи через это уже прошли, мы тоже были одержимы желанием летать. Но то было в тридцатые годы — время относительно спокойное. А в условиях войны, когда каждый специалист был нужен и полезен прежде всего по своему прямому назначению, о переучивании, об овладении новой профессией никто не думал. Когда в полку появились учебно-тренировочные «яки» с двойным управлением, инженеру Кадомцеву часто приходилось перелетать с летчиками с аэродрома на аэродром. Думаю, во время этих полетов он и получал возможность потренироваться и, вероятно, показывал неплохие результаты. Во всяком случае, он всегда верил в себя как в будущего летчика и неоднократно обращался к главному инженеру воздушной армии с просьбой помочь ему переучиться. Но сделать это, конечно, было не просто. Видимо, чтобы как-то ускорить выполнение этого своего желания, Кадомцев и пошел на серьезное нарушение. Этот эпизод произошел на аэродроме Сарабузы.

Кадомцев грамотно взлетел, выполнил полет по кругу, во при посадке подломал самолет.

Помню, как после посадки он мне докладывал:

— Товарищ командир! Произвел самостоятельный полет… [254]