Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

…Единственный аэродром противника на мысе Херсонес мы, конечно, держали под неусыпным наблюдением. Он в то время не слишком отвлекал нашу бомбардировочную авиацию от основной работы — налетов на причалы и корабли. Поэтому для усиления групп бомбардировщиков и штурмовиков, которые наносили удары по аэродрому, были привлечены и истребители.

Бомбили этот аэродром неоднократно. Всякой авиационной техники там было достаточно: практически на мысе Херсонес скопилось все, что еще летало и чем гитлеровцы располагали в Крыму, После некоторых налетов штурмовиков, казалось, там все сожжено и разбито. Разведка подтверждала эффективность ударов, но вот проходило два-три дня, и аэродром снова был забит самолетами. Как мы установили, взамен сожженных самолетов противник подбрасывал из Румынии новые. И мы снова наносили удар…

Однажды я получил приказ возглавить группу летчиков 31-го полка для нанесения бомбардировочного удара по этому аэродрому. Еще в сорок третьем году, когда я командовал 31-м полком, мы проводили учебные занятия по бомбометанию с истребителей. Теперь это нам пригодилось. Под крылья самолетов подвесили по две 100-килограммовые бомбы. Взлет был несколько удлиненным, истребитель с бомбами заметно потяжелел и утратил былую маневренность. С небольшим набором высоты мы легли на курс. Я вывел группу со стороны моря, от солнца, чтобы вражеские зенитчики не могли сразу же открыть по группе прицельный огонь. К аэродрому мы выходили, перестроившись в правый пеленг, поочередно сбрасывая бомбы на стоянки самолетов, на капониры, автомашины и землянки.

После сброса бомб самолет казался очень легким и маневренным. Нещадно била зенитная артиллерия — свой единственный аэродром немцы прикрывали неплохо. Все небо было в шапках разрывов, но в облегченный, восстановивший свою маневренность истребитель попасть было трудно. Вверху над нами висела четверка истребителей, которая [249] прикрывала нас во время бомбометания. Здесь, над морем, обстановка была спокойная. Один за другим подходили ко мне отбомбившиеся летчики, и вначале мне показалось, что вся группа в сборе. Но потом выяснилось, что не вся.

Зенитной артиллерией был сбит самолет летчика Смирнова. От прямого попадания самолет рассыпался в воздухе. Смирнову каким-то чудом удалось отделиться от обломков и открыть парашют. При приземлении он попал в плен. Он был освобожден нашими войсками уже на территория Румынии и вернулся на Родину.

Наконец настал день штурма Сапун-горы. В тот день мы совершили по нескольку боевых вылетов, сопровождая Ил-2. Впечатление было такое, что на Сапун-горе нет ни одного квадратного метра чистой земли: вся она как будто состояла из сплошных огневых точек. В воздухе было столько трасс, столько огня, что трудно было понять, откуда идут эти трассы. Они как бы вырастали из самой Сапун-горы, из земли… С воздуха на Сапун-гору тоже обрушилась лавина огня. В этом потоке металла летчики-штурмовики умудрялись фиксировать огневые точки и методично их подавляли.

Бой длился много часов, но все же и этот сложнейший оборонительный рубеж противника был преодолен. Взята Сапун-гора. Взята Сахарная Головка. Путь в Инкерман открыт…

9 мая Севастополь — город русской славы — был освобожден.

Восемь месяцев беспримерно оборонялся город в сорок первом и сорок втором годах. Восемь месяцев гитлеровцы не могли взять эту твердыню. И всего несколько дней потребовалось нашим наступающим войскам, чтобы очистить от противника город.

Наша авиация еще продолжала добивать остатки гитлеровских войск, топила суда, на которых фашисты пытались удирать. 12 мая остатки некогда мощной крымской группировки противника были сброшены в море. Военные действия в Крыму завершились.

В первые дни на наших аэродромах было как-то непривычно. Дежурные звенья истребителей находились в боевой готовности, но не было боев, не было стрельбы, не тянулись с земли огненные трассы. Это рождало новые странные чувства и ощущения, от которых отвыкаешь на войне. Как [250] всегда, было много работы у техников. Ремонтировали самолеты, меняли на машинах старые латки, подкрашивали.

Мы меняли обмундирование, отмывались в банях, писали письма родным, друзьям и знакомым. Все хорошо понимали, что этот краткий отдых скоро, очень скоро закончится и мы будем переброшены на другие фронты.

19 мая мне удалось побывать в Севастополе. Город был знаком по довоенным временам — я ведь заканчивал Качинскую летную школу, которая тогда располагалась севернее Севастополя.

По пути из Симферополя в Севастополь по дорогам двигались сплошные колонны пленных. Очень много румын в светло-зеленых потертых френчах. На головах — панамы, береты и даже высокие шапки. Немцы держались в колонках особняком. Лица равнодушные, выцветшие глаза. У каждого к поясу была пристегнута консервная банка. Аккуратисты!

Наши офицеры и солдаты, глядя на эти банки, иронизировали:

— А они предусмотрительные, представители «высшей» расы…

— С банкой у пояса не пропадешь!

Охрана у пленных символическая: один-два солдата на сотни человек. Бежать гитлеровцам все равно некуда, а они сами соблюдают порядок, следуя по крымским дорогам. Да, сейчас они покорны, ко всему безразличны. А всего несколько месяцев назад это были насильники и мародеры…

Чем ближе к Севастополю, тем больше разбитой немецкой техники. Кое-где еще не убраны трупы.

Находиться на улицах Севастополя тяжело. Нет улиц, нет кварталов — есть руины. В городе уцелели считанные здания. Возле Графской пристани — два дома, арка. Торчат трубы, мачты затопленных в бухте судов. Жителей почтя не видно. А может, их почти не осталось в городе. Кое-где еще рвутся мины.

По дороге на мыс Херсонес по сторонам сожженные и разбитые машины всех европейских марок, орудия, бронетранспортеры, повозки. Дышать становится тяжело. У берега разлагаются трупы фашистов и пристреленных битюгов. Видны затопленные баржи, лежащие на боку катера. У самой кромки берега — несколько плотиков, связанных из досок с закрепленными на них канистрами.

Вот и последний в Крыму аэродром гитлеровцев. Площадка небольшая, примерно 1000 на 1300 метров, сплошь заставленная поврежденными самолетами. Здесь остовы [251] сгоревших ФВ-190, Ме-109, Хе-111, несколько самолетов связи типа «Физлер-Шторх». Развороченные землянки. И всюду трупы, трупы, трупы… Я не испытывал никакой жалости. Ничего, кроме брезгливости и отвращения. «Гости» были незваные, и свое получили.

Осмотрев кладбище разбитой техники, которое представлял собой аэродром в Херсонесе, я вполне был удовлетворен результатами нашей работы. Ведь и те стокилограммовые бомбы, которые мы подвешивали под крылья своих истребителей, тоже сделали свое дело.