Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

— Отличная работа, пап.

Про себя подумав: «Я бы подала в суд на того маньяка, который сотворил такое с моим отцом».

Я завела машину, дала задний ход и упёрлась в стальное ограждение. Подумала, наверное, помяла бампер, но мне было уже всё равно. Мне хотелось только одного: скорее найти утешение у себя дома. Я снова завела Фольксваген, двигатель заработал, но машина не сдвинулась с места ни вперёд, ни назад. Я вылезла и к своему ужасу обнаружила, что бампер зацепился за стальное ограждение. Единственным выходом из сложившейся ситуации было каким–то образом приподнять машину и прикрепить хромированный бампер назад, но этого я своими силами сделать не могла. Я посмотрела на отца, сама скромность сидела на пассажирском сиденье моей несчастной машины, и я поняла, у него не было ни малейшего желания мне чем–либо помочь. Ах, я же совсем забыла, что он теперь — юная леди. Я посмотрела в сторону служителя–латиноса, который наблюдал за моим фиаско из своей будки. К счастью он пришёл ко мне на помощь, прихватив крепкий лом. Вместе мы надавили и в конечном итоге, изрядно попотев, высвободили машину из капкана. Быстро поблагодарив, сунула ему хрустящую пятёрку и уехала с покорёженным бампером на заднем сиденье.

Я растирала мою несчастную натруженную ладонь, а рядом со мной сидела полностью пришибленная Тэда Бара, только размером с мужчину. Весь день я провела под защитой ледяного оцепенения, но вот я начала оттаивать. Моя голова пошла кругом, я хотела писать и начала терять самообладание.

Я вела машину по направлению к мотелю Голливудленд, мы влились в туристический поток, минуя автостраду, ведущую в Студио–Сити. Тащась в общем потоке, и зная, что он мог позволить себе лучшее, я спросила:

— Что заставило тебя выбрать это место?

Он промямлил, что–то вроде того, что не хочет быть узнанным, чтобы это ни означало. Дальше я не стала его расспрашивать. Мы попрощались, и он снова спросил:

— Ты действительно думаешь, что мне так лучше?

— Очень мило, — уверила я его и подождала, пока он, балансируя на своих неустойчивых шпильках, не скрылся в дверях своего номера.

По дороге домой по какой–то неизвестной причине у меня вдруг разболелись все зубы, а из глаз брызнули слёзы. Со мной ещё такого никогда не случалось, чтобы я ощущала такую неподдельную привязанность к своему отцу. Он был всегда отсутствующим таинственным мужчиной, моим воображаемым защитником. Родители развелись, когда я ещё была совсем ребёнком, и никогда не проявляли ко мне хоть сколько–нибудь искреннего интереса. И вот теперь оказалось единственным к чему он стремится, это быть рядом со мной. Полагаю, он нуждается в наперснике, в подруге. Как бы то ни было, всё это очень запутано.

С такими мыслями я приехала домой и чувствовала то, что чувствует человек, только что попавший под поезд. Я зарылась в постель и ревела, пока вся моя голова не стала похожа на губку, насквозь пропитанную солёными слезами. Выплакавшись вволю, я поднялась, добрела до холодильника и наколола льда, чтобы приложить к своим распухшим от слёз глазам. И немного погодя отправилась в Блуминдейл купить отцу новую пару крепких туфель на высоком каблуке одиннадцатого размера.

Мой непостижимый папа — печальная дамочка, а был он бесстрашным гонщиком ралли, отличным пилотом, и удачливым каскадёром. Я могла поверить во всё, но что он станет носить дамскую сумочку и ходить на шпильках!

Когда Роберт пришёл в этот мир, у его пожилых родителей, Кларенс и Хелен, уже были две замечательные девочки, лет тринадцати–четырнадцати. Клэр была украшением семьи, её лисьи, похожие на лепестки магнолии, зелёные глаза, сеяли трепет в сердца людей. Она заслуженно победила в конкурсе мисс Калифорния и была первой в шествии мисс Америка-1938. Клэр со своей сестрой Лу были парочкой амбициозных юных старлеток, нещадно дразнящих своего маленького братика и считающих его сорной травой в семье. Трое несчастных детей сражались до потери дыхания за внимание к себе.

В нежном шестилетнем возрасте моего голубоглазого светловолосого папу записали Военную Академию Black Foxe, отличающуюся строгими порядками, в надежде, что там из него сделают настоящего мужчину. Окончил он её с медалью.

Подростком в родительском гараже он построил гоночный автомобиль, на котором потом носился по всему Сансет–Стрип, не обращая внимания на плотное движение.

Роберту было семнадцать, когда он встретил Диану, самовлюблённую стройную блондинку с повадками кинозвезды, беспечную, знойную, гламурную, богемную девицу.

В свои восемнадцать она уже чётко представляла своё будущее. Мескал, марихуана, амфитамины. И вот такой неправдоподобно юной женщине было суждено дать мне жизнь.

Мои родители познакомились в средней школе Беверли–Хиллз, и Роберта мгновенно ослепила её дикость. Он накручивал круги вокруг её дома на Палм–драйв, подобно a feisty young tom laying smokin’ rubber well into the night. В конечном итоге он привлёк её внимание, их отношения закрутились, и они обвенчались в одной из мексиканских церквей. Не имея своего собственного жилья они устроились в домике для гостей в семейной резиденции моего отца, двухэтажном Медитеррениене, высоко над Сансетом, с великолепной панорамой на раскинувшийся внизу Лос–Анжелес. В ясные дни с нашей веранды вдали виднелись очертания острова Каталина.

в то полнолуние 31 мая 1950 года, когда я появилась на свет.

К несчастью новизна отношений моих родителей быстро иссякла. В моём сознании смутно всплывают только некоторые моменты самых ранних моих воспоминаний, но большинство я помню так ярко, как если бы они запечатлелись в моей памяти цветными полароидными карточками. Постоянно в нашем доме разворачивались настоящие драмы; мои юные родители сцеплялись как разъярённые псы, и бились насмерть. Среди ночи меня часто будила какофония ломающейся мебели, звона стекла и ужасающего визга, разносящегося по всем комнатам. Мои родители носились друг за другом с ножами и сталкивали друг друга с лестницы. Из своего окна я часто видела огни полицейских машин, вызываемых встревоженными соседями. Мой дед умел договориться с властями Западного Голливуда, но слишком уж часто моего папу уводили в наручниках.

Ясно помню последнюю ночь моего пребывания в доме деда. Мой папа, от которого пахло как из коктейль–зала, выхватил меня из кровати и стремглав понёсся вниз по лестнице к своему красному Кадди, стоящему во дворе. Мы заперли все двери, но Диана была уже близко, сверкая лезвием кинжала. В порыве ярости она молотила им в окна, затем запрыгнув на капот, порезала крышу Кадиллака в клочья.