Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Два года не было никаких известий о моей матери, с того дня, как бросила меня с этими старыми девами из Сан–Францисской Долины. Она, оказывается, снова вышла замуж и родила ещё одного ребёнка. Однажды, никого не предупредив, Диана вдруг решила заняться моим воспитанием. Думаю, причина была вовсе не в этом, ей нужен был кто–то, кто присматривал бы за её ребёнком. Но Мими так просто никогда не сдавалась. Они схватили меня за руки и стали тянуть в разные стороны. Одна из дома, другая — в дом. Они были так увлечены этой вознёй, что ни одна не подумала, что чуть посильнее дёрнув, могли оторвать начисто мою руку. Наконец, в какой–то момент у Мими ослабла хватка, и моя мать, схватив меня в охапку, впихнула в машину, громко хлопнув дверцей.

— И не вздумай пытаться увидеть её!!

Для меня матерью была Мими. Жизнь с Дианой грозила одиночеством, к тому же я ужасно её боялась. Я поверила, что никогда не увижу снова Мими, но села в машину, не пикнув ни слова.

Дианин новый муж, Джек, — приятной наружности 23–летний сынок преуспевающей в Беверли–Хиллз семьи. Я почти ничего про него не знала, кроме того, что он ездил на необычной английской спортивной машине, которую называл Доретти и работал продавцом в автомобильной фирме в Беверли–Хиллз, принадлежащей его отцу. Думаю, ещё он приторговывал марихуаной. У него были все повадки битника, и только такого безрассудного человека могло привлечь Дианино опасное пламя. Моя мать настаивала, чтобы я обращалась к нему не иначе, как дядя Папа, но было что–то зловещее в этом титуле, что застревало каждый раз в моём горле гримасой омерзения. Я едва знала этого мужчину; и он никак не мог быть моим дядей, и тем более моим папой. Я закрывала глаза и представляла себя невидимкой, говорящей на выдуманном языке.

Я всего семь лет на этой планете, а уже успела пожить в шести различных окружениях и… приобрести двух отцов. Сначала был невероятный хаос в доме моего сперменного отца на Озета—Террас, затем пансион мертвенно–бледной миссис Марч. Мои долгие страдания у Дианы на Холмах и кратковременное пребывание у чокнутых старух–нянек из Долины. МакКларен–Холл был для меня, по крайней мере, наиболее комфортабельным, но первой моей настоящей семьёй стали Мими и Эл. Ну а теперь вот, у меня появился новый дядя, а я оказалась ответственной за судьбу моего младшего братика.

Я быстро научилась менять памперсы, стерилизовать бутылочки и кормить малыша. За исключением обычных забот, Диана с дядей Папой проявляли любовь к своему сыну очень странным способом: они ворковали над ним, мурлыкали и щипали маленького Скота за пухлые щёчки, и редко уходили, не взяв его с собой. Что касается меня, я была для них далёким прошлым. Мама едва догадывалась о моём присутствии и кормила меня исключительно редко. Дядя Папа был добрее ко мне, но никогда не вставал на мою защиту. Когда она засыпала, я кормилась из сахарницы, но старалась не бать слишком много, чтобы она ничего не заметила. Она снова стала привязывать меня к стулу или запирать в спальне, уходя из дома. Моё одиночество разделяла со мной моя кукла с выцветшими каштановыми кудрями и со всё понимающими кукольными глазами.

— Когда я вырасту, — часто говорила я ей, — и у меня родится ребёнок, я буду хорошо заботиться о нём.

Кукла внимательно смотрела мне в глаза, как если бы понимала каждое моё слово. Я полностью была уверена, что она слышит меня, но по какому–то секретному кукольному уговору ей было запрещено разговаривать со своей хозяйкой.

Однажды вечером, когда родители ушли, я услышала лёгкие постукивания в окно моей спальни, и снаружи донёсся знакомый шёпот:

— Это я — Мими, любовь моя.

Это была моя бабушка… она ждала за соседним домом, пока не очистится вражий берег, рискуя вызвать гнев Дианы, только лишь, чтобы увидеться со мной. Мими была единственным человеком на всём свете, к которому я была искренне привязана, и единственной, кто был со мою добр. Даже звук её мягкого голоса способен был облегчить страдания моего сердца. Она принесла сандвичи с арахисовым маслом и пакет розовых пончиков с взбитым кремом, всё это она умудрилась пропихнуть в щёлочку между стёкол. С того дня мои бабушка и дед стали часто меня навещать. Обычно Мими, принеся еду, вела со мной долгие беседы, прячась в кустах, в то время как дед зорко наблюдал за дорогой. Вот так проходили мои встречи с самыми дорогими моему сердцу существами: совершенно секретно через трещину в оконном стекле.

Второй брак моей матери совсем не был похож на несчастную жизнь с моим настоящим отцом. Он был похож на кусок американского пирога. Диана и Джек были завораживающей парой. У них был ребёнок, новый дом и новый белоснежный Крайслер—Империал, стоящий у входа в дом, а сам дядя Папа стал владельцем местного представительства автомобильной фирмы. Моя мать могла бы вести жизнь преуспевающей леди, но по–прежнему рая на земле не было. Такие же конфликты и ночные скандалы, как и с моим отцом, тогда, в его доме. Диана никогда не успокаивалась, пока не разобьёт и не порежет всё, до чего могла дотянуться.

Однажды ночью дядя Папа, очнувшись от глубокого сна, не нашёл Дианы у себя в постели. Он не нашёл её и нигде во всём доме. Только на следующий вечер он обнаружил, что его бесстрашная юная невеста подмешала в его вино сильнодействующее снотворное, благополучно улизнув из дома на всю ночь. Как ни было прекрасно и чарующе её появление, Джек не смог простить мою дикую, неприручаемую мать. Их злополучный союз не продлился и четырёх лет.

Мы совершили стремительное отступление из престижного Брентвуда обратно в Голливуд, и втроём поселились в двухэтажном типовом крафтсмане на Харриет–стрит в квартале от Сансета.

Наша мать обычно спала до полудня или даже дольше, с телефонной трубкой в обнимку. Моей обязанностью было поддерживать в доме чистоту и следить, чтобы мой четырёхлетний брат не пищал. Если Скоту удавалось издать хоть малейшее чириканье и разбудить её, у меня возникали страшные проблемы.

В одиннадцать я была уже неуклюжей каланчой пяти футов шести дюймов роста, с длинными светлыми волосами, ничем не напоминающая готовый распуститься бутон.

— Ну, посмотри на себя! Разве я могла родить такую уродину? — постоянно слышала я от матери упрёки в мой адрес.

Во мне развилось чувство вины, быть обузой ей, но к несчастью мы не в силах были ничего изменить.

Диана завораживала своими талантами. Кроме её очевидной внешней красоты и безрассудности, у неё был писательский дар и замечательный голос, ещё она играла почти на всех инструментах. Она даже записала пластинку в стиле блуграсс для Электры. Ещё она была талантливой художницей, она могла скопировать любую картину вплоть до самого мелкого штриха, оставив далеко за собой самого искусного фальшивомонетчика. За что бы она ни бралась, казалось, делала она это без усилий. Но в дополнение к этому она была ужасающе эгоистичной и редко говорила, без того чтобы не сказать какую–нибудь гадость.