Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Самовлюблённый патологический нарцисс. Её увлечение наркотиками не имело никакого значения. Она глотала невероятные дозы возбуждающих, успокаивающих и болеутоляющих лекарств, какие только ни попадали ей в руки. Не думаю, что хоть раз видела её в нормальном состоянии без воздействия успокоительных таблеток. Она называла свои яды «витаминами» и хранила свои запасы в старинном докторском саквояже.

К её многочисленным талантам, она была также и трудолюбивой форточницей, свято верящей, что всё, до чего она могла дотянуться, принадлежало ей. Она внимательно штудировала все некрологи, выбирая адрес очередной жертвы. Поздними ночами я и мой маленький братец становились сообщниками мисс Дианы. Она находила незапертое окно и подсаживала меня или Скота в створку окна чужого дома, чтобы мы могли изнутри открыть входную дверь. Пока наша мама собирала находящиеся в доме старинные вещицы и другие ценности, один из нас находился снаружи и наблюдал за обстановкой вокруг. Она даже не брезговала стеклянными ручками с входных дверей и настольными лампами. Если бы проводили конкурсы среди воров, она, думаю, получила бы золотую корону. Затем мы помогали ей укладывать трофеи в машину. У меня не возникало никаких сомнений, что мы делаем что–то плохое, а задавать вопросы нашей маме не полагалось. Однажды, когда мы были на экскурсии в историческом 160–комнатном Винчестер—Хаусе, она стянула кружевное викторианское покрывало прямо с кровати. Ещё она инспектировала гаражи и не испытали никаких угрызений совести, когда мы забрались в чей–то медицинский кабинет. Моя мама была настоящей разбойницей.

Меня смущала не только её беззаконная деятельность, но и невероятная привлекательность и очарование. Я считала её всем известной богиней Дианой и одновременно и благоговела перед ней, и страшно боялась её. Возможно, я была не так красива и умна, но она делала всё от неё зависящее, чтобы уверить меня, что я не смогу подражать ей. Она одевала меня в неуклюжие, большего размера одежды, а моя единственная пара туфель, выглядела довоенной модой. Каждую неделю Диана проверяла мои тяжеловесные каблуки, чтобы убедится, что они снашиваются равномерно. И если каблук начинал больше снашиваться с какой–нибудь одной стороны, она упрекала меня, что у меня походка как у «низшего класса» и грозилась купить мне тупоносые оксфордские туфли для девочек, которые более внимательные и послушные и знают как ходят юные леди. Кроме походки, мне предписывалось не потеть, ровно дышать и говорить в её присутствии только с её разрешения. Теперь, обращаясь к ней, я должна называть её «мэм».

В нашем доме на Харриет постоянно устраивались вечеринки, и я бродила в облаках марихуаны. Иногда мама вместе со своими гостями варила в глубокой кастрюле приторно пахнущие почки мескала, и они все тогда отправлялись в психоделические путешествия. К утру наша гостиная приобретала вид поля битвы времён Гражданской войны, с телами, лежащими там, где упали.

Однажды один из участников оргии в темноте проник в мою спальню. Я проснулась от того, что кто–то гладит меня по волосам и нашёптывает разные непристойности прямо мне на ухо. От его слов у меня мурашки шли по спине, и меня всю трясло от ужаса. Ещё никто никогда не говорил мне таких гнусностей. Он оказался тем распутным маньяком, который настойчиво добивался моей любви, поклявшись ждать, пока я не буду готова. Готова к чему? У меня не было ни малейшей идеи, о чём это они все толкуют, счастливо избегая все их иносказания.

Несмотря на то, что мать никогда не говорила, что любит меня и не ласкала меня, это меня не отпугивало. Я никогда не теряла надежды завоевать её внимание и любовь. Я в безукоризненной чистоте содержала дом, стирала, гладила её одежду и готовила кофе к её полуденному пробуждению. Но как я ни старалась угодить ей, она либо избегала, либо презирала меня.

У меня затеплилась надежда, когда она залюбовалась необычной чернильницей в одном из модных антикварных магазинов на Мелроуз–авеню. Каждый день пока она спала, я брала с собой маленького Скота и обходила наших соседей. Я спрашивала их, нельзя ли мне мыть их посуду, чистить автомобиль и убирать в саду листья, вообще что–нибудь делать, что в моих силах, чтобы заработать сорок долларов, столько стоила та чернильница. Я задумала подарить ей что–нибудь, чтобы умилостивить её горечь и волшебным способом пробудить в ней любовь ко мне. Я копила всё лето, складывая монетки в сигарную коробку, спрятанную под моей кроватью. Я радовалась даже от одной мысли, как она обрадуется своей трудолюбивой дочери.

Наконец я собрала нужную сумму и, завернув бронзовую вещицу в белую бумагу, я перевязала подарок розовой ленточкой.

Я в страхе замирала, когда Диана просыпалась.

— Катерина! — громко кричала она во всю мощь своих лёгких, словно Сатана созывающий своих подданных, и я стремглав неслась наверх, как парламентёр, с предложением приготовить чашечку кофе. Ей нравился очень сладкий, со сливками и я подавала его ей прямо в постель, а она расспрашивала меня с пристрастием, как старшина новобранцев.

— И чем ты занималась всё утро, и где твой брат, и прибрала ли ты в доме?

В тот день её ждал особенный сюрприз. Вместе с кофе я поставила рядом с подносом на кровать моё подношение и замерла в ожидании. Диана стала разворачивать мой подарок, как если бы это была тряпка с платьевыми вшами.

— Откуда это у тебя?

Я стала объяснять, что работала по утрам всё лето, пока она спала и собрала денег, чтобы купить это ей. Последовала долгая молчаливая пауза. Затем произнесённые ею слова ударили меня как набежавшая океанская волна.

— Очень мило с твоей стороны, Катерина, но пусть тебе это послужит уроком: любовь купить нельзя.

Мать моя была безжалостна. Я всеми силами пыталась заслужить её внимание и любовь. Но она оказалась права: я прибегла к взяточничеству.

Хочу рассказать ещё об одной странности Дианы, о её таинственных исчезновений. Я никогда не знала, куда она уходит и когда вернётся. Я просыпалась утром, а её всё ещё не было. Ни записки, ничего, кроме оставленной еды в холодильнике. На целую неделю, а то и больше она не появлялась. Постепенно я привыкла к непредсказуемости её поступков и перестала тревожиться, где она и когда вернётся. Я заботилась о Скоте и следила за домом, но в одно из её исчезновений, случилось одно ужасное происшествие. Я готовила Скоту завтрак и поставила железный ковшик, в котором Диана хранила свиную грудинку, в печь. Сало уже достаточно разогрелось и уже начало коптиться, и я уже собралась поставить кастрюлю обратно в духовку, как вдруг растопленный жир ожил и выплеснулся мне прямо в лицо. Я услышала, как зашипела кожа на моём лице, я схватила кухонное полотенце и попыталась вытереть лицо, но вместе с жиром вытерла с лица чуть ли не всю свою кожу. На следующий день моё лицо было похоже обжаренный на огне зефир. Волдыри затвердели и превратились в твёрдые черноватые струпья. Я не столько боялась за себя, сколько боялась Дианы, что она увидит меня такой. Я выглядела как обгорелый труп, но когда она вернулась домой, казалось, она едва это заметила.