Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

— Ну же, Таппи, — произнёс Эрик, вид его был много увереннее, чем у всех остальных зверей, выглядывающих из–за него. — Подними свою руку, сынок.

— Это некрасиво, Эрик. Это не ко мне. Я даже не член группы, так что оставь.

— Ты, Таппи, шестой зверь, и ты это знаешь, поэтому кидай кости и присоединяй свой голос.

Медленно, избегая взгляда Часа, я поднял руку. Час мне по–своему нравился, но его характер на глазах становился всё тяжелее и тяжелее, и это делало всех нас несчастными. То, что последовало дальше, было просто ужасным.

Окружённый лесом рук, Час начал реветь. Наш огромный Час Чандлер всхлипывал как малый ребёнок. Он просил нас дать ему время исправиться, говорил, что раскаивается и просит прощения. Поистине ужасная сцена. Определённо и время и место работали на Часа — два часа ночи, на скользкой от дождя дороге, сгрудившись в моём микро — хорошее же ты время выбрал, Эрик!

Заговорил первым Алан.

— Погодите, парни, разве нет другого решения? Мы не должны так поступать с ним. Пусть это будет нашим ему предупреждением, а?

Эрику это не понравилось, но слёзы на щеках Часа заставили ребят согласиться. Час остаётся до следующего прокола.

Остаток пути прошёл в полном молчании. Заснуть уже никто не смог, только Хилтону удалось немного поспать в ту ночь.

Я был зол на Эрика, он вынудил меня за минуту до того, как Алану удалось смягчить сердца ребят. Час любил The Animals, он никогда ничего не сделал во вред группе, а я, я был всего лишь роуди. Хотя Эрик и назвал меня шестым зверем, но не думаю, что Час считал меня незаменимым. А что если я окажусь тем самым крайним, на кого падёт месть Часа за пролитые им слёзы?

Но обернулось всё по–другому, я ошибся на счёт Часа. После этого случая Час действительно стал стараться поменять в себе многое, и мы снова обрели надёжного друга. Думаю, он тогда многое осознал, когда мы все отвернулись от него. Час не был тем человеком, которому не стоит переходить дорогу, но он никогда ничем не напомнил мне о той ночи. Может быть, Час, как и Эрик тоже принимал меня за шестого члена группы?

Когда у нас выдавались выходные в нашем плотном графике, и мы не были заброшены в какие–нибудь отдалённые уголки нашей страны или даже за границей, нам удавалось проводить их в Лондоне. Август 1964 года я провёл в своей квартире в Эрлс—Корт. Наверху прямо надо мной жили две молоденькие сестрички. Я знал, что они иностранки, и одна из них учится у нас на врача. Временами мы сталкивались с ней в парадной или на лестнице, и мне всегда приятно было сказать ей доброе утро или привет. Она кивала мне и улыбалась в ответ, пряча лицо в свои длинные белокурые волосы. Во мне всё перевернулось. Я превратился в нетерпеливого, дрожащего от волнения поклонника и всё время прислушивался, не услышу ли я стука её каблучков по лестнице. Но состояние такое мне нравилось, я даже находил в нём какую–то нежность.

Итак, как я уже говорил, мы были по уши в работе, и я возил ребят, колеся по всей стране, от одного выступления к другому. Моя квартира была местом, куда я доползал, уставший как собака, в попытках восполнить недостаток сна и дать отдых моим ноющим конечностям. Но улыбки на лестнице восстанавливали мои силы с большим успехом. И хотя я почти все эти лихорадочные месяцы только и думал, что о моей хорошенькой соседке, оказалось, капризная Судьба затаилась и выжидала своего часа.

Несмотря на нашу преданность британским поклонницам и чудесную возможность возвращаться домой после концертов, успех выступления Зверей на шоу Эда Салливана и их концерт в Парамаунте предопределил им первые американские гастроли. Ещё до того как я узнал об этом, мне пришлось покинуть мой новый дом (и милые улыбки и встречи на лестнице) и в начале 1965 года меня повезли вместе со всеми в Штаты.

Там, как мы уже знали по прошлому нашему посещению, нам было гарантировано более чем просто улыбки наших поклонниц, и, поверьте мне, по нашему вниманию там уже успели соскучиться, но, как любил говорить Боб Левин, всё происходит так быстро, что даже не успеваешь этим воспользоваться.

Пусть я фактически и не был членом группы, моё положение роуди часто давало мне преимущество перед ребятами. Эти девочки жаждали познакомится со зверями поближе, но обычно сразу после окончания концерта их увозили в гостиницу, а меня оставляли паковаться на радость поклонницам, которые набивались за кулисы в надежде найти там своих кумиров. Таким бы раскладом у себя дома, в Англии, я бы с лёгкостью воспользовался, но здесь, в Штатах, гостиницы, в которых останавливались The Animals, были также на осадном положении, как и закулисья концертных залов. Девочки просто вставали лагерем и устраивали дежурства напротив окон музыкантов. Ребята были своего рода заключёнными в своих гостиничных тюрьмах, и когда им хотелось общения, меня отсылали на охоту, и я доставлял им дичь. В чём и заключалось моё преимущество: свобода выбора. Я был гостеприимными воротами Зверей. И обладая некоторым шармом, я сам не испытывал трудности уговорить какую–нибудь красотку разделить постель с шестым зверем.

Иными словами, в эти наши первые гастроли нам выпала изрядная доля женского внимания. Мы были молодыми дурнями, которым Судьба посылала таких роскошных девушек, каких нам не приходилось ещё встречать, и мы были благодарны ей за это, но шок очень скоро прошёл. Мы стали вести с ними некую игру, чтобы удостовериться, которая из них лучшая в постели.

Однажды вечером мы с Эриком остались одни в номере, пили, курили, смеялись и всё такое. Мы хвастались, предоставляя друг другу доказательства этих лёгких побед и заявлений одно нелепее другого. И вот вдруг в наших головах созрел план. Не помню, кто именно предложил это, но идея эта расцветила наше вынужденное пребывание в гостиницах на весь следующий месяц.

Каждому из нас был выдан чистый листок бумаги, и каждый нарисовал на своём листе большое улыбающееся лицо. Под носом мы прилепили кусочек двустороннего скотча. Зачем? Чтобы прилеплять волосы. Чужие волосы. По одному волоску с каждой женщины, с которой мы переспали за тот месяц. Каждый внёс по сто долларов в свинью–копилку, и мы прилепили наши портреты внутри гастрольного автобуса. Победителем станет тот, у кого будут к концу месяца самые пышные усы.

Не помню, чтобы я очень усердствовал в этом направлении. Но без хвастовства, в наших постелях перебывало много женщин, думаю, за тот месяц не около семи–десяти, а около семидесяти. Но, как я уже говорил мы были самоуверенными дурнями и испытывали полнейшее разочарование, когда попадались чисто–выбритые а–ля–бразилийки, и урожай, как говорится, погибал на корню.